Макс предупредил насчет одежды. Это-то как раз было самое простое – подобрать нужные цвета. Джинсы, куртка и ботинки – все черное. Красный свитер с желтовато-жухлой полосой поперек груди я отыскал в ящике, где копились тряпки, которые и носить уже нельзя, и выбросить жалко. Наверное, в каждом доме есть такой ящик… Свитер густо пах нафталином, неприятно колол шею, но я решил, что для первого раза сойдет. Не на парад же собираюсь.

Итак – черный, красный и желтый. Есть. Главное – ни лоскутка голубого, белого или зеленого. Макс строго-настрого запретил. Я даже трусы переодел. Были синие, стали черные. На всякий случай.

Обломок старой лыжи, над которым я с ножом и напильником провозился вчера весь вечер, удачно закреплен под курткой в специально пришитой петле с левой стороны груди, почти под мышкой. И движений не стесняет, и незаметно, и – в случае чего – легко и просто достать.

Перед тем как покинуть квартиру, я еще раз осмотрел себя в зеркало. Нормально. Я чернявый, как цыган; говорят, черная одежда мне идет. Макс, если б мог меня сейчас видеть, молвил бы, имея в виду петлю под оружие:

– Достоевщина! – и поправил бы очки в массивной оправе, и хохотнул, колыхнув солидным пузом.

А молокосос Гриня непременно хлопнул бы меня фамильярно по плечу и сказал что-нибудь вроде:

– Настоящий воин Золотого Дракона! Правильно прикинулся. Молоток! Старайся – кувалдой станешь.

Глянув на часы, я присвистнул. Шутки шутками, а уже половина одиннадцатого. К полуночи надо быть на месте. Зонтик неплохо бы еще захватить – с утра сыплет с неба дождь, серый и противный, как дешевая лапша. И фонарик бы еще… Жаль, что нельзя.

Я запер квартиру и загремел вниз по ступенькам. Два квартала от своего дома до вокзала я бежал, чтобы успеть на последнюю электричку.

И успел.

Повсюду остро пахло мокрым металлом и ржавчиной. Идти по шпалам было неудобно, но по обе стороны полотна громоздилась едва видимая в сумерках и оттого вдвойне опасная безликая железная рухлядь. Металлический бурелом.

Я шел, спотыкаясь, до тех пор, пока не наткнулся на воняющую солидолом ржавую бочку. Она оглушительно загромыхала вперед и вниз и замерла где-то так глубоко, что несколько секунд после этого еще отдавалось дребезжащее эхо.

Рельсы кончились. Мне пришлось присесть на корточки, опираясь на обломанную осклизлую шпалу, чтобы заглянуть в неожиданно разверзшуюся пасть котлована. Ни черта, конечно, я не увидел. Надо было заранее, днем еще, смотаться сюда и проверить местность – так подумал я, осторожно спуская ноги вниз. Ладно, попробуем… Не возвращаться же с середины пройденного пути?! Я оттолкнулся и отпустил руки. Серая щебенка долго шуршала подо мной, а в самом конце я все-таки поскользнулся, схватил обеими руками темную пустоту и с размаху гулко ударился об измятую бочку.

Минуту или больше я лежал, дергая ногами в такт пульсирующей боли в правом локте. Потом поднялся, стер с лица пот и слезы и ощупал ушиб. Крови не было, и рука, кажется, двигалась вполне нормально. Правда, под локтевой косточкой заметно ощущалась набухающая шишка. Хорошее, блин, начало…

Я поднялся. Держа левой рукой правую, осмотрелся. Часа два назад дождь перестал, но тягучее ощущение того, что вот-вот снова задождит, не отпускало. Подул ветер, стронул с места тяжелые тучи, а мокрая луна застряла посреди темноты, как монетка в черном песке. Пережитая совсем недавно боль словно отрезвила меня. Я отчетливо почувствовал, что я здесь чужой, в этом диком месте – практически беззащитен. И еще темно, и черт его знает, что ждет меня дальше.

Испытание – вот что.

Очень хотелось сполоснуть лицо ледяной водой, чтобы прийти в себя. Или по крайней мере покурить.

Огонек зажигалки вспыхнул и погиб, задавленный тьмой. Прикурить я не успел. Совсем рядом утробно рыкнула невидимая собака. Я вскочил, выронил зажигалку и пачку сигарет, рванул полу куртки. Петля лопнула, обмотанная скотчем рукоять деревянного меча легко влетела в ладонь.

Рычание и короткий треск – еще ближе, чем раньше. Тут уж я не выдержал и заорал:

– Пошла вон!

Рычание смолкло. Зато я увидел, как неясно моргнули два красноватых огонька. Когда я понял, что это – глаза невидимого пса, мне стало по-настоящему жутко.

– Пошла отсюда!

Меч, вырезанный из старой лыжи, не бог весть какое оружие. Лучше бы я захватил