— Неплохо! — верещал Михалыч. — Только больше экспрессии! Умоляю — больше экспрессии! Зычнее голос! Шире жест!
Фюрер, покраснев от натуги, диким ревом проревел фразу про крепкое плечо и смолк, озираясь. Повисла зловещая тишина.
— Вы что, меня в гроб вогнать хотите? — спросил Михалыч, положив обе ладони на левую сторону груди. — Смерти моей желаете? У меня в сценарии русским языком написано: «Входит Штирлиц». Где? Где Штирлиц, я вас спрашиваю? Где этот недоделанный народный артист?
— Михалыч… — несмело проговорил Геббельс — Шапкин снова того…
— Чего — того?
— Геринг… тьфу, Вовка в выходные именины справлял, — нервно поправив челку, пояснил Гитлер, — ну, собрались — святое дело все-таки. И Штирлиц… то есть Шапкин приперся. Главное, никто ведь не приглашал…
— Ну и?..
— Загудел он, — сокрушенно поник головой Паулюс, — как трансформаторная будка. Третьи сутки квасит.
— У меня сто баксов занял, — наябедничал Гитлер.
— Домой звонить! — взвизгнул Михалыч.
— Его теперь по пивным надо искать, — сказал Паулюс, — дома он — самое малое — в конце недели объявится.
— Я его уволю, — снова схватившись за сердце, слабым голосом проговорил режиссер, — нет, я его застрелю… Это что же такое, а?..
Пыль с моих пальцев утрамбовалась в небольшой плотный шарик. Я сжал шарик в ладони. Голубая искра пробежала по моим венам, а тем временем враждебная энергия в зале сгустилась до консистенции киселя. Странное это было ощущение. Я чувствовал, как дрожит в напряжении каждое волоконце в древесине кресел, паркета и дощатого настила сцены. Ни актеры, ни режиссер, ни сам Степан Федорович, конечно, ничего не замечали, а мне даже дышать стало трудно; и тревожно сжалась грудь.
«Дурак я все-таки, — мысленно сказал я себе, стараясь успокоиться, — обязался с честью справиться с заданием. Договор дал подписать… Айвенго, блин… »
А прямо под сценой Михалыч отбирал у Степана Федоровича швабру. Степан Федорович робко сопротивлялся.
— Вы кто? — кричал режиссер. — Новый уборщик? Отлично! Звать как? Степан? Прекрасно! Федорович? Великолепно! Ничего не бойтесь, слушайтесь меня, и все будет отлично! Грим наложим прямо здесь и сейчас! По фактуре вы подходите, так что опасаться нечего. У нас генеральная репетиция через неделю, а главный герой по пивным ночует! Сценарий пропадает, и какой сценарий! Конфетка, а не сценарий! Я его сам написал…
Набежавшие откуда-то гримеры ловко стащили с моего клиента застиранную робу и облачили его в мундир штандартенфюрера. Степан Федорович смущенно топтался на месте, гремя подкованными сапо-гами. Михалыч с воплем: «Стойте здесь и никуда не уходите! Я принесу вам парабеллум! » — выбежал из зала.
Дверь захлопнулась за режиссером, и тут же раздался тяжкий удар и глухой стук упавшего тела. Дверь мгновенно распахнулась снова. В зал влетел крепенький паренек неестественно маленького роста, одетый в какую-то оранжевую тогу. Голова паренька была совершенно голой: нос, занимавший добрую половину круглого лица, дерзко торчал вперед и вверх. Ротового отверстия не было. Зато во лбу красным светом горел единственный глаз — огромный и яркий, как запрещающий сигнал светофора.
Я только привстать успел — слишком уж быстро все произошло. Шарик в моей ладони запульсировал.
— Всем оставаться на своих местах! — истошно затрубил носом коротышка. — Не двигаться! — грозно добавил он, хотя все и так застыли с открытыми ртами.
Он запустил руку под тогу и вытащил жуткого вида кинжал с искривленным лезвием. Одним прыжком подскочил к обомлевшему Степану Федоровичу и, поднимая кинжал, заголосил:
— Именем Вселенского Порядка!
— Стой!
Коротышка вздрогнул. Рискуя сломать себе шею, я полетел по спинкам кресел вниз.
— Стой, кому говорят! Назад! Степан Федорович, пригнитесь!
Степан Федорович, не сводя наполненных ужасом глаз с коротышки, попятился. А тот, перехватив кинжал обеими руками, повернулся ко мне:
— Ты… не такой, как они… Ты… Исчадие преисподней!
— На себя посмотри! — предложил я, отводя руку с шариком для броска. — Тоже мне Ален Делон… Отойди от моего клиента!
— Не отойду! Сам отойди!
— А вот это видел? — Я подбросил на ладони шарик, изрядно распухший и покрывшийся сетью красных прожилок.
Коротышка настороженно задергал носом:
— Ты не понимаешь! Этот человек смертельно опасен! Он несет в себе гибель всему человечеству! Чтобы предупредить глобальную катастрофу, необходимо немедленно зарезать его! Он не должен оставаться в живых!
Степан Федорович, оседая на пол, часто-часто заморгал.
— Это он-то опасен? — удивился я. — Более безобидного существа я в жизни не видел. Если здесь кто-то и опасный, так это ты! Положи ножик! Кстати, хотелось бы узнать — с кем имею честь?..
— Нет времени на церемонии! Неужели ты не чувствуешь, бес?..
— Позвольте! — рявкнул со сцены Гитлер. — Что здесь происходит? Гражданин, что вы себе позволяете? Врывается посреди репетиции, ломает всю работу… Кто вы такой?
— Он, наверное, из кукольного театра, — предположил Геббельс, — только грим какой-то странный…
— Я не из какого не из театра! — завизжал и затопал коротышка. — Не сбивайте меня с толку! Я представитель древней и могущественной расы циклопов! Испокон веков циклопы охраняли человечество от нарушителей Вселенского Равновесия, за что и получили почетное звание Хранителей!
— Стоп-стоп-стоп! Какое человечество? Какие нарушители? Да Степана Федоровича самого нужно ох-ранять от каждой консервной банки! Чем я, собственно, и занимаюсь по роду службы. И потом — насколько я помню, циклопы, они такие здоровенные великаны, а ты…
— Ну, я в детстве упал и ударился копчиком… — кашлянув, пояснил коротышка.
— Адольф! — позвал Степан Федорович. — А сторож был-таки прав… Что мне делать? Можно, я от греха подальше лишусь чувств?
— Валяй, — разрешил я, — падай на пол и не маячь в поле прицела. Сейчас я этому выродку прямо в носяру залеплю!
— Ты не понимаешь, бес! — схватился за голову коротышка. — Он грубо нарушил закон Вселенского Равновесия! За короткий период он стянул на себя все духовные и материальные блага, которых хватило бы населению небольшой страны на сто с лишним лет! И теперь…
— Знаю, знаю! Огребет от Космического Баланса по самое «не хочу»…
— И теперь он практически всемогущ! — неожиданно закончил одноглазый коротышка. — Хотя и сам об этом не подозревает! И никак не может управлять собственным могуществом! В нем одном сконцентрировано неслыханное количество отрицательной внеземной энергии, вполне достаточной для слома реальности. Ты представляешь, что это значит — слом реальности?
— Н-ну… Довольно смутно… — признался я, опуская руку.
— Это глобальная катастрофа! Это исковерканные судьбы народов! Это разрушенные города! Затонувшие континенты! Эпидемии! Голод! Войны! Горы трупов и море крови! — Циклоп мотнул носом и трагически заломил руки.
— Во дает! — толкнул Гитлер Геринга локтем. — Какой типаж, а? Какой драматический талант! Вот кому Штирлица играть, а не этому пропойце Шапкину!
— Каждые несколько миллионов лет на Земле появляется человек, которому от роду выпало стать Нарушителем Вселенского Равновесия! От них и только от них все беды человеческие! Это они притягивают из Космоса чудовищные силы, способные уничтожить планету, переломить ход истории…
— Чего ты брешешь? Какие каждые миллионы лет? Человечеству от силы… ну, в общем, гораздо