4 страница из 18
Тема
1928 и 1929 годов, но Франция не допустила такой вольности. В отторгнутом у Германии Данциге (нынешний Гданьск) из 327 тысяч жителей 317 тысяч были немцами. А «данцигский коридор» из Польши к Балтийскому морю (шириной до 100 километров) отсекал от единой Германии ее Восточную Пруссию с Кенигсбергом (ныне – Калининград)…

И во всем этом очевидная аналогия между Веймарской республикой и Российской Федерацией первой половины 1990-х годов. В результате соглашения, подписанного в Беловежской пуще, мы, жители РСФСР, фактически признавали свое поражение в так называемой Холодной войне, отказывались от огромных территорий на Западе и Востоке, девальвировали национальную валюту и оставляли миллионы наших сограждан, проживавших за чертой новых границ, на произвол судьбы. Схожесть процессов бросалась в глаза любому знакомому с историей россиянину, и вспомните: именно о Веймарской республике, превратившейся в Третий рейх, любили поговорить-повспоминать наши молодые реформаторы, призывая голосовать за Ельцина и, следовательно, сделать свой выбор в пользу нового Аденауэра (хотя Конрад Аденауэр в администрации Веймарской республики занимал довольно скромные посты), а не нового «бесноватого фюрера» в лице Жириновского или, скажем, Зюганова. Молодые реформаторы, несмотря на свою грамотность, забывали, сознательно или нет, об одном: Гитлер пришел к власти не потому, что кто-то из немцев заблуждался, полагая, будто бы при диктатуре национал-социалистов будет лучше жить, а потому, что большинство граждан Веймарской республики не захотело признать поражения в Первой мировой войне и уж тем более – унизительных условий, навязанных маршалами Антанты в Компьенском лесу и в Версале.

Версальский мирный договор должен был сделать Германию частью либерально-демократической Европы, но вместо этого еще больше отдалил немцев от идеи строить единое политико-экономическое пространство.

То же самое произошло и с нами. Демократические преобразования, начатые Михаилом Горбачевым и продолженные командой Бориса Ельцина, теоретически должны были повернуть нас лицом к Западу, сделать нас более понятными для политиков Европы и Америки и более привлекательными для потенциальных инвесторов. Но оказалось, что мы никому не нужны, нашу демократию никто не принимает всерьез, наши правители и бизнесмены видятся всему миру то шутами гороховыми, то бандитами недобитыми, а мы сами предстаем этакими небритыми косорылыми получеловеками-полумедведями, которые по-прежнему лелеют «имперские амбиции». Никто не принял в расчет наше желание стать как все, никто не посочувствовал нашему унижению и нашему отказу от собственной истории – наш уход из Европы был воспринят как должное, как признание поражения в затяжной мировой войне.

Вы думаете, я сгущаю краски? Тогда почитайте современную американскую и европейскую прессу и особое внимание уделите аналитическим материалам, посвященным текущему положению в России. Если и это не вгонит вас в краску и не заставит сжимать в бессильной ярости кулаки, то, наверное, вы давно уехали из нашей страны и судите о ней только по рассказам оставшихся знакомых или родственников.

«– …Мюллер, почему Германия проиграла войну?

– Потому что ее не поддержал тыл, господин штудиенрат. Рабочие бастовали, и солдат перестали снабжать боеприпасами.

– Хорошо, сынок. А что Германия потеряла в этой войне?.. Кто может мне сказать, какие из своих ценных владений потеряла Германия?

– Все колонии и Цинцзяу, господин штудиенрат.

– Кто может перечислить колонии?

– Я, господин штудиенрат! Немецкая Юго-Западная Африка, немецкая Восточная Африка, Камерун, Того, немецкая Новая Гвинея с землей Кайзера Вильгельма, архипелаг Бисмарка, Каролинские острова, Марианские острова, острова Полау и Маршальские острова, Науру, Самоа и арендованную территорию Киао-Чао со столицей Цинцзяу.

– Отлично, мой мальчик! Кто может продолжить?

– Я, господин штудиенрат. Кроме того, мы потеряли Мемельскую область, Познань, Западную Пруссию и часть Верхней Силезии.

– Превосходно! Что еще у нас отняли?

– Эльзас-Лотарингию и Саарскую область.

– Чудесно, дети. А что для нас самый большой позор?

– Оккупирована Рейнская область, французы вторглись в Рурскую область и воруют наш уголь.

– Да, дети, всегда помните об этом: французы, такие же белые люди, как и мы, не стыдятся посылать против нас на германском Рейне грязных негров! Беспримерное глумление над культурой!.. От чего еще страдает Германия?

– От репараций, господин штудиенрат.

– Совершенно верно! Мы вынуждены платить всем нашим бывшим противникам миллиарды и миллиарды репараций, хотя мы ничуть не виноваты в войне. Чудовищная несправедливость!..»

Этот обмен вопросами и ответами на самом обычном уроке истории в немецком реальном училище образца 1923 года приводит бывший «солдат трех армий» Бруно Винцер в книге своих воспоминаний. И на этом исторические параллели заканчиваются. У нас, слава Богу, реваншистские догматы пока еще не являются обязательными для изучения в школах. И хотя возможность восстановления Советского Союза в прежних границах нельзя сбрасывать со счетов, она все же представляется куда более призрачной и маловероятной, чем дальнейшее раздробление России и республик СНГ…

Нынешнее наше долготерпение уберегает нас от многих бед. Из-за духа реванша, витавшего над равнинами Пруссии, Баварии и Силезии, немецкую республику постоянно лихорадило и бросало во все тяжкие. В марте 1920 года случился путч под руководством крупного землевладельца Вольфганга Каппа и генерала Вальтера фон Лютвица. Добровольческие части из новой республиканской армии вошли в Берлин и низложили правительство. Путч провалился, но только потому, что против него выступил пролетариат, объявивший всеобщую забастовку. Затем уже и сам пролетариат попытался взять власть в свои руки, что привело к Гамбургскому вооруженному восстанию, и впервые заявили о себе националисты, организовав «пивной путч» в Мюнхене.

Политическая нестабильность отягощалась экономическим коллапсом. Признание поражения в затяжной и кровопролитной войне буквально уничтожило экономику Германии. Международные кредиты, взятые у нейтральных стран, были исчерпаны, а новое правительство стояло перед необходимостью демобилизации армии и перевода промышленности на производство мирной продукции, страна была оккупирована, ощущался недостаток продовольствия. В этой ситуации республика распродавала свой золотой запас для финансирования закупок продовольствия, не имея возможности ни экспортировать произведенные в Германии товары для снижения дефицита торгового баланса, ни прибегать к кредитам, внутренним или внешним. Эмиссия бумажных денег привела к гиперинфляции. В ноябре 1923 один американский доллар стоил в Кельне 4 триллиона марок. Окончательное уничтожение национальной валюты было предотвращено искусственной стабилизацией марки на уровне 4200 миллиардов марок за доллар. Была выпущена временная валюта – так называемая «рентная марка», на которую обменивались обесценившиеся деньги (из расчета 1 триллион бумажных марок за 1 рентную марку). В 1924 рентные марки были заменены рейхсмарками, частично обеспеченными золотовалютными запасами. Гиперинфляция полностью уничтожила сбережения населения и разорила многие страховые компании, промышленные корпорации и небольшие фирмы.

Не следует забывать и о бремени репараций, наложенных на Германскую республику условиями Версальского договора, который обязал ее выплатить державам-победительницам 132 миллиарда золотых марок в течение 66 лет, то есть регулярная двухмиллиардная дань была запрограммирована аж до 1985 года (!).

Лишь в 1924 году правительству Штреземана удалось переломить ситуацию. По соглашению с американским правительством (план Дауэса) США давали Германской

Добавить цитату