Это было эпично и прекрасно! Мы еще и специально притащили его играть в покер в гостиную: сам-то Мелисандр планировал в кои-то веки провести спокойный вечер у себя. Мне кажется, он все-таки что-то подозревал (особенно когда «Полынь» в моем лице проиграл три раза подряд, чего обычно за ним не водилось), но без предисловий догадаться о том, что люди поменялись телами, – почти невозможно, если не знаешь о существовании такого зелья.
Так что мы веселились напропалую. А потом Мелисандр ушел к себе. Оставалось еще несколько часов до обратной смены тел и, конечно же, в обычное время мы с Полынью спокойно дождались бы, но.
Вчера мы встали прах пойми во сколько, чтобы поехать на рассвет в холмах. И поэтому ждать было уже невыносимо.
– Я пойду спать в библиотеку: ведь именно так ты обычно делаешь, когда ночуешь у меня, – сказала я, зевая. – Проснешься в привычном месте.
– А, кхм, мне что, серьезно надо спать в этом? – Полынь с ужасом смотрел на мою пижамку, которую я вытащила и положила для него на кресло. Она действительно была не очень внушительной по количеству прикрытого тканью тела, скажем так.
– Можешь поспать прямо в домашней одежде, – смилостивилась я. И замахала руками, когда Полынь попробовал лечь на диван. – Э-э-э, не-не-не! На этом диване спать неудобно, а я хочу с утра быть бодрой и свежей. Залезай в постель.
– Боги, – только и сказал он, покосившись на вышеуказанную.
– Ты сильный, ты справишься, – пообещала я, уже выходя из комнаты.
Но он снова меня окликнул.
Глаза Полыни были темными и глубокими, как омут. Ох. Когда мой напарник смотрит так – и неважно, в чьем теле он находится, да хоть в олененке, – я начинаю резко переживать за наше знаменитое рабочее партнерство, эпичную дружбу, которую настолько любим и я, и сам Полынь, и все вокруг.
– Тинави, – Внемлющий помедлил. Его голос стал более тихим и хриплым, чем прежде. – Просто на будущее, чтобы ты знала: на самом деле, меня сейчас очень волнует тот факт, что я нахожусь в твоем теле.
Краска залила мое лицо.
– Еще бы. Как и меня, – закивав так энергично, что чуть голова не оторвалась, я выскользнула в коридор, поскорее захлопнула за собой дверь и прижалась к ней всем телом.
Чистейший побег, госпожа Страждущая.
А потом я еще долго-долго не могла уснуть в библиотеке, держа руку на груди и внимательно слушая, как в ней мерно бьется сердце Полыни. Это все было ужасно похоже на счастье: очередную его разновидность, ведь я – та самая удачливая девица, что и так живет самой счастливой жизнью – да еще и в лучшем городе всех миров.
И все-таки хорошо, что этого зелья не будет в продаже. А то с ним просто с ума сойдешь!..
Дорога в лесное королевство
Джеремия Барк
Я нежилась в лучах утреннего солнца.
Корабль, на котором мы плыли из центральных районов Шэрхенмисты в Пик Волн, был оборудован деревянными шезлонгами, привинченными к палубе на случай шторма. Хотя его, судя по прогнозам стихийников, не предполагалось. Зато нахлынула жара, непривычная для сентября, и я, едва проснувшись в каюте, упрямо перелезла через сонного Тилваса (он только пробормотал что-то неодобрительное во сне) и пошла на палубу с упорством, которое можно встретить только у бледнолицых шэрхен, безнадежно мечтающих о загаре.
Расслабленно потерев одну ногу о другую, я перевернулась на шезлонге на бок и перелистнула страницу старой книги, взятой в самой дальней секции библиотеки университета Пика Грез.
Автор был указан как Quintus Horatius Flaccus.
Гораций. Человек, чьи произведения изобилуют таким количеством выпадающих из нашего тезауруса имен и топонимов, что у исследователей нет никаких сомнений: он был иноземцем. Иномирцем.
И лишь по воле безрассудного хранителя Рэндома стихи Квинта Горация наполняют Шэрхенмисту, как запах пепла – гряду Скалистых гор.
Я вздрогнула от неожиданности, когда чья-то прохладная рука легла сзади на мое плечо.
– Джерри, – со значением сказал обнаружившийся у меня за спиной Тилвас. Он сел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с лежащей мной, и теперь прочувствованно и немного сонно смотрел мне в глаза. – Мы прибываем в Пик Волн меньше чем через час, и заявившийся ко мне Мокки нехило бушует оттого, что ты вчера так и не придумала себе легенду и имя, под которыми зарегистрируешься на корабль до Лесного королевства. А сейчас, вместо того чтобы покорно работать над этим, ушла в неизвестном направлении. Я запер Бакоа в нашей с тобой каюте, чтобы он не убил тебя с ходу за безалаберность, но, по-моему, ему надо максимум пять минут, чтобы выломать ее к праху песьему.
Не успел Тилвас договорить, как из-за угла кают-компании вывернул вышеозначенный Мокки, похожий на очень злого боевого воробья, и с ходу начал шипеть:
– Талвани, ты идиот? Ладно ты меня запер, но тебе даже в голову не пришло забрать у меня отмычку! На кой мне выламывать дверь, если я взломщик, аристократишка?! Если ты будешь так же туго соображать на деле, то мы далеко не уедем, – разве что в лесную тюрьму!
– Ай, прах, – поморщился Тилвас, осознав свою ошибку. – Слушай, ну я предупреждал, что с меня по утрам взятки гладки. Я создание нежное, тепличное, аристократическое… Меня не нужно заставлять думать в первые полчаса после пробуждения. Меня нужно поить кофе, гладить по голове и хвалить. Не могу функционировать иначе.
– Хватит прибедняться. Все ты можешь, когда хочешь.
Потеряв интерес к Тилвасу, скорчившему страдальческую физиономию, Мокки на пятках повернулся ко мне.
– Ты! – он обвинительно ткнул в меня пальцем. – Где твоя легенда, блин?
– Здесь, – я постучала пальцем по корешку старой книги. – Меня зовут Горация Флаккус. Я менестрель. Хочу выступать исключительно для снобистского высшего общества, поэтому пою переведенные на дольний язык древние стихи Шэрхенмисты, потом даю пространные филологические комментарии. Последние полгода я провела в Рамбле, у меня есть рекомендации от принца Лиордана…
Мокки поджал губы, услышав знакомое имя, но возражать не стал.
– И теперь я жажду играть для знатных Домов Шолоха и, так уж и быть, для безродного выскочки Анте Давьера, предпринимателя, раз в его особняке собираются сливки общества… Вот такая у меня легенда. Ты доволен?
– Да. Но я был бы доволен сильнее, если бы ты рассказала мне ее вчера, как мы договаривались. А не ушла спать без единого комментария.
– О, вообще-то у Джерри были комментарии, – встрял-хмыкнул Тилвас, уже вольготно развалившийся на соседнем шезлонге. – Просто не для тебя. И не по делу. Комментарии о высоких созвездиях Южного Креста, о пьянящем морском вине и, конечно, о красоте моих глаз при свете свечи.
Вот трепло.
Я сухо перебила его бахвальство:
– Мокки, я не виновата, что, едва мы сели на корабль, ты ушел играть в карты с этими несчастными туристами, так и не понявшими, где ты мухлюешь. Перед тем как уйти, я заглядывала в кают-компанию в одиннадцать, в полночь и в час ночи, – а вы все играли!.. Делать тебе нечего было?
– Я пополнял нашу казну, между прочим. Не все же Талвани оплачивать наши гостиницы из своего бездонного кошелька?
– Какого ты, оказывается, высокого мнения о моем финансовом положении! – с удовольствием зевнул Тилвас.
Мы его проигнорировали. Пусть колдун и говорит, будто по утрам он не соображает, на самом деле проблема в другом: в это время суток он омерзительно расслаблен, томен, доволен происходящим и собой. Смотреть на него сложно: хочется тоже предаться сладкому ничегонеделанию и поверить, что смысл жизни каждого человека – выработка гормонов счастья. И все.
Возможно, кстати, так и есть.
Но мы с Мокки чуть более угрюмые натуры, и у нас сейчас смысл – ну не жизни, а предстоящего путешествия на материк – сводился к тому, чтобы ограбить лесного выскочку господина Анте Давьера. Красиво, эффектно и на долгую память.
Мокки прижал ребро ладони ко лбу и посмотрел на приближающийся Пик Волн: моя родина с моря казалась особенно темной и хитровыкрученной из-за вьющихся спиралями черных башен. Портовый квартал, как всегда, кипел жизнью: даже издали была слышна брань моряков и хохот кошкоглавых грузчиков. Легкие, похожие на лебедей шукки, приплывающие из Лесного королевства, соседствовали на стоянке с приземистыми и тяжелыми ладьями Кнассии и, конечно, нашими шэрхенмистовскими клиперами.
По плану сейчас, сойдя