Бросил мне хмуро:
– Полезай в седло.
– Я не умею.
Я затопталась на одном месте, честно не понимая, как же забраться на лошадь. Предназначенное для меня транспортное средство дернулось от меня, стоило мне только протянуть к нему руку.
– Ой! Стой!
Я попыталась дотянуться до поводьев. Подпрыгнула на месте. Лошадь в ответ задрала морду еще выше и тихо заржала.
Хано уже развернул своего коня в направлении поселка и поскакал. Предназначенная для меня лошадь двинулась следом за ним, без меня. Я осталась.
Конюшня стояла немного в стороне. До улицы, что шла посередине поселка, нужно было проехать с полверсты. Рядом с конюшней – обширные загоны и стога прошлогоднего сена. Я испуганно оглянулась – как я пойду?! Кругом вода! Мне по коленки.
Орк остановил коня, развернулся в седле и посмотрел на меня странным взглядом. Осмотрел меня всю с ног до головы. Вторая лошадь подошла к первой и встала. Хано поймал ее повод и, подъехав ко мне, повторил:
– Полезай в седло.
Я в сомнении посмотрела на предлагаемое место посадки. Как я туда залезу?
В следующее мгновение меня подхватили за шкирку и закинули в седло.
– С завтрашнего дня будешь ежедневно ездить верхом. Понятно?
– Да, – пролепетала я.
Как тут держаться? Я ухватилась руками за поводья и, мечтая обрести равновесие, дернула их на себя – лошадь рванула вперед и одновременно задрала свою голову к небу, а я заорала, падая на бок. Орк подхватил меня и усадил ровно. Сунул мне в скрюченные пальцы кожаные ремни, и мы поехали вперед. Я все время валилась в страхе на голову лошади, а она почему-то каждый раз дергала задними ногами, и меня с силой подбрасывало в седле. А еще обе лошади все время пытались сорваться на бег. Каждый рывок лошадей Хано пресекал в самом начале. Ругался на нервных животных, дергал повод своего коня, крутился рядом. Я болталась в седле как куль с картофелинами: то заваливаясь вперед, то отклоняясь назад в тщетной попытке понять, что говорит мне орк.
Повод у меня он отобрал, но моя лошадь все равно не сдавалась. Всячески пыталась побежать, скинув при этом меня. В итоге, когда я в очередной раз чуть не брякнулась в талую жижу под ногами, орк сдернул рывком меня с седла и усадил перед собой.
– Сколько тебе лет, Леара?
– Двенадцать.
– Так мало… Тебя кто-нибудь обижает? Может, называют как-то? Отвечай!
Я немного помолчала и выдала:
– Меня называют странным словом, я не знаю, что это такое, но –не все! А дед Орис называет меня подстилкой, – и замолчала.
Орк тоже молчал. Я обратила внимание, как он напрягся, точнее – напряглось все его тело. Он же прижимал меня к себе, я это заметила. Продолжила:
– Но ведь подстилка – это в конюшне солома, и дед так странно молчит всегда, называя меня так. Не пойму, какое это имеет ко мне отношение?
Хано ничего не ответил. Ну и я замолчала. Ехали долго. На санях я бы давно уже приехала. Лошади мгновенно успокоились, стоило орку пересадить меня к себе в седло. Шли шагом, очень медленно. Вторая лошадь, которая так нервно дергалась, пока я сидела у нее на спине, вообще чуть отстала. Орк отпустил ее повод, и она все время топала чуть в стороне. Я слышала ее фырканье в темноте, а еще, как она хлюпает ногами по талой воде. Наконец, подъехали к моему жилищу.
– Я уеду. В день весеннего равноденствия вернусь. За тобой присмотрят.
Ссадил меня с седла. Развернул своего коня и растворился в темноте. Вторая лошадь, немного постояв у крыльца, также внезапно сорвалась и ускакала в ночь.
День весеннего равноденствия. Этому празднику в наших местах придавали огромное значение. С этого дня зима отступала, можно уже было не бояться, что принесет с гор ледяной ветер. Разрешено было сеять и выгонять скот на пастбища. А еще в этот день нашему мертвому богу дарили невесту.
Капище (это слово я быстро выучила) находилось в поселке, в само капище были вставлены три осиновых столба, скрепленных вместе металлическими штырями. Все улицы свенского поселения выходили к этому месту. С какой стороны ни поедешь, капища тебе точно не миновать. Сложенные горкой у основания капища камни вызывали в моей голове единственную ассоциацию – кострище.
В богов я не верила, а точнее, ничего про них толком не знала. Раньше мне вообще ничего не рассказывали, лишь в начале зимы просветив о свадьбе и женихе. Все боги для меня были злыми, кровожадными и чужими.
Первый раз, оказавшись близко от капища и рассмотрев обожженные камни и новые, недавно ошкуренные, столбы, я спросила у деда, что здесь готовят. Дед сказал, что в этом месте сжигают, а не готовят. На мой вопрос, «что сжигают?», дед ничего не ответил. Мне помогли сообразить, если не сказать точнее – конкретно намекнули, будущие родственники, что если я не дам согласие добровольно пойти за Жедора, сынка старосты, то весной будут сжигать именно меня. Более того, после этих слов, введших меня в ступор, сынок старосты подошел и облапал меня всю на глазах у хмуро наблюдавшей толпы свенов. Даже обнюхал и, повертев головой из стороны в сторону, высказался в том смысле, что я очень худая и болезная.
Ну, я вообще-то и не надеялась, что кому-то приглянусь в столь нежном возрасте.
Нас разместили в развалившемся жилище. Ни дров, ни постелей в доме не было. Я тряслась от холода всю первую ночь, а рядом со мной тряслись и мои младшие сестры, и еще братик. Наше барахло, с которым нас погрузили и везли всю дорогу до поселения свенов, местные отобрали. Выдали взамен старые тряпки и старые же, рваные, тулупы – мне и деду Орису. Маленьким ничего не дали. Оставили на теле одежку, сняв все теплое и более-менее новое.
Уже на следующее утро заявился староста, один, и высказал пожелание забрать меня. Можно прямо в этот день. Взамен меня пообещал привезти дров, много еды и хорошую одежду. Дед Орис уперся. Я молчала.
Вот тогда староста и сказал, что мне и деду осталось думать лишь до дня весеннего равноденствия. Вернее, за неделю до этого дня нужно дать согласие, иначе меня женят на мертвом боге. И не важно, что лет мне всего ничего. Главное, что я –чистокровная. Еще сказал, что следом и сестры пойдут, в следующие года. По старшинству. Еще сказал, что, если я соглашусь, то младших будут хорошо кормить (как