Богатые поселения свенов (наше к таковым не относилось), очевидно, имели в своем распоряжении целые семейства чистокровных людей. Дед рассказывал. А я слушала, открыв рот. Их разводили (как-то специально что ли) или привозили, как нашу семью, из тех мест, где люди живут повсеместно и, наоборот, свены и орки – редкость. Толком я ничего не знала. Дед, выговорившись однажды надолго замолчал, на несколько дней. Как-то, правда, еще рассказал, что также бывают рабы. Но не показал: в нашем поселке рабов не было.
Я все равно многого не знала. Например, совсем ничего не знала про орков. Расспрашивать, кроме родного деда, было некого. Орки в нашем селении жили отдельно, как раз в том общинном доме, посередине нашего поселка, в котором меня раздевал и затем одевал в рубашку Хано. Их было мало. Все злые, страшные внешне и крайне неразговорчивые.
Мы думали попытаться сбежать ближе к весне. Денег у нас не было, одежду всю заменили, еды давали так мало, что мы голодали. Семья старосты мне проходу не давала. Кроме старшего сына имелось еще четыре брата, итого пять здоровенных бугаев. И две сестры. И мама. Мама особенно старалась меня додавить. На работу и обратно мне приходилось топать до нашего жилища своими ногами. Назвать это домом у меня язык не поворачивался. Так вот, когда я проходила возле дома старосты, меня каждое утро и каждый вечер встречала вся его семейка.
С каждым днем я ощущала растущее недовольство. Мое упорство их, нет, не злило, оно их бесило, выводило из себя! Мамуля сынка так вообще кипела гневом. Мне такого мужа предлагают! Ну ладно, не совсем мужа, но – предлагают ведь! И вместе с таким счастьем еще и дом, семью, опору и охрану в одном кувшине.
Ага! А еще тяжелую работу от зари до ночи и насилие по ночам. Еще неизвестно, как долго я протяну при такой жизни! И что станет с моими сестрами, если я соглашусь? Если нет, то меня сожгут (отдадут в жены Чернодеру), а Эльма проживет еще год до следующей весны и может им все же удастся убежать за этот год?
Я думала о такой перспективе каждый день и каждую ночь. Шла мимо дома старосты по улице и все время думала, что я не соглашусь идти к ним добровольно, и меня никто не заставит. Сожгут –да. Но жить с сыном старосты не заставят.
Мы и месяца не прожили в поселке лесорубов, как староста пришел к нам в жилище повторно. Я только добрела до кровати. Еды на вечер для меня не осталось, а с собой я ничего не принесла. Как только дошла до работы, началась сильная метель, и мы никуда не поехали. Сидели в общинном доме весь день вместе с орками, а как начало темнеть, все начали расходиться по домам. Покормить меня никто не додумался. Раздачи ежедневной еды для всех работающих сегодня не было. Нет работы – нет еды.
Я уже улеглась на постель из прелой соломы, как дверь в холодные сени распахнулась, и к нам пожаловал староста Гримо. Я соскочила с лежанки. Дед Орис цыкнул на меня и прогнал на постель. Из их разговора я ничего не расслышала, говорили тихо. Прошел час или меньше, и снова хлопнула дверь. Через какое-то, невероятно долго тянувшееся время к нам, в самый темный и теплый угол жилища, пришел дед. Долго молчал и гладил меня по волосам, кряхтел, сопел. А я лежала тихо, как мышка. Наконец, дед очень тихо начал рассказывать. Сестры не спали, пытались услышать.
Дед сказал, что староста обещал, что если я соглашусь добровольно, то меня не тронут две весны. Но уйти к ним в дом я должна сразу. И еще…Одну младшую сестру этой весной придется пожертвовать. Для этого нас и привезли в поселок. Мы можем выбрать, кого отдадим весной. Я вся в слезах и соплях, смотрела на деда. А он ждал моего ответа.
Я отказалась уходить.
А вскоре я заметила, что на меня все время смотрит Хано.
Орков я боялась до колик. Основания бояться были, и еще какие! Нас, мою семью, выкрали именно орки.
Я родилась и жила в тихом, спокойном месте. Ни о каких орках в наших краях и не слыхивали. Соседи – только люди. Небольшой городок с каменными невысокими зданиями и мощеными булыжником узкими улочками. В домах горожан за невысокими каменными заборами были фруктовые сады. Виноградные лозы плелись по каменным заборам. А еще в наших краях было очень тепло, и зима мягкая, совсем без снега.
Орки пришли ночью.
Отца и мачеху зарезали на моих глазах. Деда связали. Меня и младших посажали в мешки, и это последнее, что я помню. Я даже не помню, как нас тащили или несли. Очнулась – кругом темнота. А еще духота, и очень хочется пить. Руки связаны в локтях за спиной. Мешок снимали с головы и руки развязывали только, чтобы покормить. В полнейшей темноте и духоте прошло четыре дня, и однажды ко мне близко подлез дед Орис и рассказал, что рядом уже нет ни Фирдана, ни Одры – это мои сводные брат и сестра. Фирдану было девять лет, Одре –восемь.
Я –самая старшая, и им всем родная только по отцу.
Маму свою я не помнила. Она умерла, когда мне исполнился год. Отец взял вторую жену, и она нарожала всех остальных. Я работала с момента, как начала себя помнить. Всегда при младших, с самого утра на ногах, и так до вечера. Меня не любили. Я всегда это знала. Почему так решила? Потому что видела, как мачеха смотрит на своих детей и сравнивала с взглядами, бросаемыми в мою сторону. Отца я видела очень редко. Ко мне он совсем не обращался. Приходил вечером домой, целовал и обнимал всех моих младших сестер и братьев, обнимал жену. Садился есть, и мои родные долго вечерами вместе что-то обсуждали за закрытыми дверями кухни. Я же шла укладывать спать малышню. Но меня и не обижали. Никогда не били, и мачеха ни разу на меня даже не накричала. Ни разу я не услышала от нее грубого слова и не заметила злого взгляда, брошенного в мою сторону. И еще… – это была моя семья и, если меня не любили, то я их всех любила. Очень. Всем