20 страница из 34
Тема
и их идеалами с течением времени привел к серьезной переоценке ценностей. Помимо прочего, этому способствовала и резкая критика Сталина, с которой Никита Хрущев выступил на закрытом заседании ХХ съезда КПСС в 1956 году, а затем и открыто, на XXII съезде в 1961 году. То, что вошло в историю под названием «Пражская весна», было кульминацией реформаторского движения внутри самой Коммунистической партии Чехословакии. Однако в атмосфере возросшей толерантности и молниеносных перемен 1968 года активизировались и более широкие слои общества. Стали появляться гражданские объединения беспартийного большинства населения страны. Весь этот процесс в целом, и в особенности политические реформы, одобренные руководством компартии, настолько встревожили советское Политбюро, что в августе того же года оно направило в Чехословакию полумиллионную армию с целью его остановить.

Сам высший руководитель партии Александр Дубчек (словак по национальности) не принадлежал к числу радикальных реформаторов, однако он был хорошим слушателем, предпочитал убеждение принуждению и терпимо относился к критической дискуссии и частичному плюрализму в рамках существующего строя. В глазах высшего советского руководства он стал «мерзавцем номер один»[169]. Несмотря на то что Дубчек играл роль координатора, а не движущей силы, его приход на смену консерватору Антонину Новотному в качестве лидера партии в начале 1968 года имел огромное значение. В жестко авторитарных, строго иерархических политических системах замена высшего руководителя на лидера, обладающего не только иной манерой ведения дел, но и более гуманистическими ценностями, может радикальным образом повлиять на ход событий. По общему правилу, чем больше власти сосредоточено в одной должности, тем выше потенциальное значение замены занимающего ее руководителя.

Культурное влияние является важным фактором политики, однако его никогда не следует считать культурным детерминизмом. Транснациональное влияние, пронизывающее национальные культуры, имело на протяжении столетий большое значение, которое стало беспрецедентным в последние десятилетия двадцатого и в двадцать первом веке, с развитием многочисленных средств мгновенной коммуникации между странами и континентами. Более того, и внутри каждого современного государства есть множество культурных традиций, которыми можно воспользоваться. Чехам посчастливилось иметь в прошлом лидера, олицетворявшего демократию, который смог стать притягательным символом для всех, кто хотел перемен. В 1968 году на пражских улицах продавались фото Масарика (одну из них я тогда купил), в течение последующих двадцати лет они были запрещены, но вновь появились в конце 1989 года. В этот раз так называемая «Бархатная революция» не встретила никакого сопротивления со стороны Москвы.

Некоторые страны с авторитарным или тоталитарным режимом не имеют столь же полезного исторического опыта, как тот, на который опирались чехи. Помогает и демократическое прошлое, и наличие символов свободы и демократии, которые можно было бы использовать. И все же не слишком подходящее политико-культурное наследие не означает, что народам суждено оставаться под диктатурами вечно. Ничего подобного. В каждой из стран, которые сегодня считаются демократиями, когда-то правили авторитарные военачальники или абсолютные монархи.

Лидеры могут играть особенно важную роль в переходных периодах от авторитаризма к демократии. Во времена политических неурядиц степень их приверженности демократическим ценностям может иметь решающее значение и для создания условий такого прорыва, и для его осуществления. Михаил Горбачев был преобразующим лидером (я буду утверждать это в главе 4), но ему и его соратникам в Советском Союзе пришлось решать очень нелегкую задачу. Радикальным переменам, которые инициировал последний руководитель Советского Союза, противостояли не только исключительно мощные привилегированные круги, но и то, что его оппоненты могли опираться на важные элементы российской политической культуры. Именно они легли в основу правления постсоветских российских лидеров, которые свели на нет систему сдержек во власти высшего руководства, возникшую в последние годы существования Советского Союза, и сохранили демократические формы, почти полностью выхолостив их суть. Произошел возврат к конформистскому мировоззрению, согласно которому считается естественным и разумным не спорить с властью, какой бы она ни была. В России так называемая «популярность» лидера зачастую зависит от «представления о том, насколько прочно он удерживает рычаги управления». Удачной иллюстрацией служит интервью, взятое у избирательницы перед президентскими выборами 1996 года. На вопрос, кого из кандидатов она поддерживает, она назвала кандидата от Коммунистической партии Геннадия Зюганова, но оговорилась, что голосовать будет за Бориса Ельцина. На вопрос «почему», последовал ответ: «Вот когда Зюганов станет президентом, тогда и буду за него голосовать». Считается, что власть обеспечивает авторитет и в свою очередь требует уважения и преданности. Как заметили Иван Крастев и Стивен Холмс, если бы Путин вдруг стал «всего лишь одним из нескольких действительно внушающих доверие кандидатов на президентский пост, он уже не был бы Путиным, за которого готов голосовать оппортунистически почтительный электорат»[170].

Социологические опросы предоставили немало свидетельств верности традиции, которая увязывает легитимность власти с наличием сильного правителя. В 2000 году институт под руководством Юрия Левады (до его смерти в 2006 году считавшегося уважаемым старейшиной российских исследователей общественного мнения) проводил среди сограждан опрос, кого из своих руководителей двадцатого века они считают самым выдающимся деятелем. Выявленная по результатам первая пятерка состояла из очень разноплановых личностей во всех отношениях, кроме одного: всем им было свойственно враждебное отношение к демократии. Они были в лучшем случае авторитарными, а в худшем — тоталитарными лидерами. На первом месте был Иосиф Сталин, на втором — Владимир Ленин. На третьем месте оказался Юрий Андропов, в течение пятнадцати лет возглавлявший КГБ, а затем руководивший КПСС с 1982 года вплоть до своей смерти в 1984-м. Леонид Брежнев, руководитель СССР с 1964-го по 1982-й, занял четвертую позицию, а на пятом месте был последний царь Николай II, свергнутый в 1917 году[171].

Важно добавить, что данные целого ряда других опросов говорят о том, что российское население в большей степени поддерживает демократию, чем это транслирует политическая элита. Лишь незначительное число россиян считает, что они живут при демократии, тогда как большинство считает ее самым подходящим способом управления их страной. Однако, рассказывая об этих результатах, Тимоти Колтон и Майкл Макфол отмечают и менее обнадеживающие: так, когда россияне были вынуждены выбирать между демократией и сильным государством, первой отдали предпочтение лишь 6 % опрошенных[172]. Такому предпочтению созвучны и результаты трех опросов, проводившихся в российском городе Ярославль в 1993, 1996 и 2004 годах. В них более 80 % респондентов соглашались с утверждением, что «талантливые и волевые руководители всегда достигают успеха в любом деле», а около 75 % были согласны, что «несколько сильных лидеров могут сделать для своей страны больше, чем любые законы и дискуссии»[173].

Однако в России присутствуют не только самые разные субкультуры, что можно наблюдать и в любом другом современном государстве. Для нее характерны также и поразительные поколенческие расхождения. В упомянутом выше опросе

Добавить цитату