Не знаю почему, но я не запустил ежедневником в стену, а продолжил его листать. И тут наткнулся на размышления о брате.
У нас дома нет ни одной фотографии моего брата.
Есть свадебные фото старших сестер. Есть фото маленькой мамы в платье для первого причастия. Фото отца во Вьетнаме. Мои детские фото: вот я грудничок, вот в первый день школы, вот с призом за победу на соревнованиях.
Есть фотографии трех моих племянниц и четырех племянников.
Есть фотографии дедушек и бабушек, которые давно умерли.
Весь наш дом увешан фотографиями. Но среди них нет ни одной с моим братом.
Потому что он в тюрьме. И дома о нем никто не говорит. Как будто он умер.
Нет, даже хуже, ведь о мертвых говорят – о них рассказывают. И рассказывают с улыбкой. Или смехом.
Мы вспоминаем даже Чарли – нашу старую собаку. Представьте, умершая собака удостоена упоминаний. А брат мой – нет.
Он вычеркнут из истории нашей семьи. И есть в этом что-то неправильное. Ведь мой брат – это нечто большее, чем слово на школьной доске. Я это к тому, что мне задали написать сочинение об Александре Гамильтоне[22], а я даже знаю, как он выглядит.
Но лучше бы я писал о своем брате. Правда, сомневаюсь, что в школе кто-то захочет читать о нем сочинение.
Я гадал, наберусь ли я когда-нибудь смелости, чтобы расспросить родителей о брате. Однажды я попытался поговорить о нем с сестрами, но Сесилия и Сильвия чуть не испепелили меня взглядами: «Не надо о нем говорить». Помню, я тогда подумал, что, будь у них пистолет, они бы меня пристрелили.
Я вдруг поймал себя на том, что тихо повторяю под нос: «Мой брат в тюрьме, мой брат в тюрьме, мой брат в тюрьме». Я хотел прочувствовать эти слова, произнеся их вслух. Иногда слова походят на еду – ты ощущаешь их на языке. И у тех слов был вкус: «Мой брат в тюрьме». Они горчили.
Но хуже всего то, что они жили внутри меня. И сочились наружу. Слова контролировать непросто. По крайней мере иногда.
Я не понимал, что со мной происходит. Меня поглощал хаос, и это пугало. Я был похож на комнату Данте до того, как он привел ее в порядок.
Порядок. Вот что мне было нужно.
Я взял свой дневник и стал писать:
В моей жизни происходит следующее (последовательность случайная):
У меня грипп, и чувствую я себя ужасно – как физически, так и морально.
Я всегда себя чувствую ужасно, только причины всегда меняются.
Я рассказал отцу, что мне постоянно снятся кошмары. Это правда. Я еще никому о них не рассказывал. Даже себе в этом не признавался. Я это понял, только когда произнес вслух.
Я на секунду возненавидел маму, когда она сказала, что у меня нет друзей.
Я хочу больше узнать о брате. Интересно, если узнаю – не возненавижу ли?
Отец обнимал меня, когда у меня была температура, и мне хотелось, чтобы он обнимал меня вечно.
Дело не в том, что я не люблю маму с папой. Дело в том, что я не знаю, как их любить.
Данте – мой первый настоящий друг. Это меня пугает.
Думаю, если бы Данте знал меня получше, я бы ему не нравился.
Одиннадцать
Нам с мамой пришлось просидеть в поликлинике больше двух часов, но мы подготовились. Я взял с собой томик стихов Уильяма Карлоса Уильямса, который принес мне Данте, мама – роман «Благослови, Ультима!»[23].
В комнате ожидания мы сидели друг напротив друга. Я знал, что мама меня изучает, поскольку чувствовал на себе ее взгляд.
– Не знала, что ты любишь поэзию, – сказала она.
– Это книга Данте. У его отца таких куча.
– Замечательно, что он этим занимается.
– В смысле преподает?
– Да. Это прекрасно.
– Наверно, – сказал я.
– Вот у меня в университете не было профессоров-мексиканцев. Ни одного. – В глазах ее на секунду вспыхнул гнев.
Я так мало о ней знал. О том, через что она прошла; о том, каково это – быть ею. На самом деле раньше мне было почти все равно. Только сейчас я стал задумываться, размышлять. Стал размышлять обо всем на свете.
– Тебе нравится поэзия, Ари?
– Наверное, да.
– Может, однажды ты станешь писателем, – сказала она. – Поэтом.
Я никогда не слышал слов прекраснее. Для меня они были слишком хороши.
Двенадцать
Со мной все было в порядке. Так сказал врач. Я переболел тяжелым гриппом и потихоньку шел на поправку. Значит, день потрачен впустую. Если не считать того гнева, который я заметил на мамином лице. Мне потребуется хорошенько переварить увиденное. Только я решил, что понял, какой она человек, как она вновь обернулась для меня загадкой.
Из плюсов – мне наконец-то разрешили выходить из дома.
Я встретился с Данте в бассейне, но быстро утомился и стал просто наблюдать, как он плавает.
Судя по всему, собирался дождь. В это время года дожди у нас бывают часто. Послышались отдаленные раскаты грома.
На обратном пути, пока мы шли к дому Данте, стало накрапывать. А потом вдруг полило как из ведра.
Я глянул на Данте.
– Если ты не побежишь, то и я не побегу.
– Не побегу.
И мы просто шли под дождем. Я хотел прибавить шагу, но вместо этого замедлился. Снова глянул на Данте.
– Тебе нормально?
Он улыбнулся.
Мы не спеша брели к его дому. Под дождем. Промокшие до нитки.
Дома отец Данте заставил нас переодеться в сухие вещи и наставительно произнес:
– Я знаю, у Данте нет ни грамма здравого смысла, но мне казалось, что уж ты-то, Ари, парень ответственный.
Данте не удержался:
– Держи карман шире, пап.
– Данте, он только что переболел гриппом.
– Я уже выздоровел, – поспешно вставил я. – И мне нравится дождь. – Я опустил взгляд. – Извините.
Он приподнял мое лицо за подбородок и посмотрел мне в глаза.
– Ох уж эти летние мальчишки, – вздохнул он.
Мне понравилось, как он на меня посмотрел. Я подумал, что он самый добрый человек на свете. Возможно, в глубине души все были добрыми – даже мой отец. Но мистер Кинтана был еще и смелым. Он готов был заявить о своей доброте на весь мир. И Данте был точно таким же.
Я спросил у него, злится ли его отец хоть когда-нибудь.
– Нет, злится он редко. Очень редко. Но если злится – то держись от него подальше.
– А на что он злится?
– Как-то раз я разбросал все его бумаги.
– Правда, что ли?
– Он не обращал на меня внимания.
– И сколько тебе было?
– Двенадцать.
– То есть ты разозлил его нарочно?
– Вроде того.
Я вдруг закашлялся. Мы испуганно переглянулись.
– Горячий чай, – выпалил Данте.
Я кивнул. Отличная идея.
Мы сели пить чай и смотреть, как дождь заливает крыльцо. Небо почернело, и вскоре посыпал град. За окном было красиво и страшно, и я задумался о том, почему случаются ураганы