А вот хирург мне нравился. Он оперировал спортсменов. Он был молодой и сам напоминал спортсмена – знаете, такой типичный гринго[24] с огромными руками и длинными пальцами. Помню, я подумал, что руки у него как у пианиста. Я, конечно, ни черта не знал о руках пианистов и тем более хирургов, но они не шли у меня из головы. Его руки мне снились. А еще мне снилось, что он вылечил птичку Данте и она улетела в небеса. Сон был приятный. Такие мне снились редко.
Доктор Чарльз. Так его звали. Он знал, что делает, и человек был хороший – вот что я о нем думал. Он отвечал на все мои вопросы, а их у меня было немало.
– У меня в ногах штифты?
– Да.
– Они навсегда?
– Да.
– И вам не нужно будет снова меня оперировать?
– Надеюсь, нет.
– Разговоры – не ваш конек, да, док?
Он рассмеялся.
– Ты парень сильный, верно?
– Не сказать, чтоб прямо сильный.
– Ну а мне кажется, что да. Чертовски сильный.
– Серьезно?
– Поверь мне, я повидал многое.
– Правда?
– Правда, Аристотель. И знаешь что?
– Зовите меня Ари.
– Ари. – Он улыбнулся. – Меня поразило то, как ты держался во время операции. И как хорошо справляешься сейчас. Это потрясающе, честное слово.
– Дело в удаче и в генах, – пожал плечами я. – Гены – от мамы и папы. А от кого удача – уж не знаю. Может, от Бога.
– Ты верующий?
– Не особо. За этим скорее к маме.
– Да, мамы с Богом всегда неплохо ладят.
– Пожалуй. А когда я перестану чувствовать себя так паршиво?
– Совсем скоро.
– Скоро? Что, еще недель восемь все будет болеть и чесаться?
– Скоро ты пойдешь на поправку.
– Ага, конечно. А почему переломы у меня ниже колена, а гипс – и выше тоже?
– Я просто хочу, чтобы недельки две-три ты полежал спокойно. Чтоб не сгибал ноги и ничего себе не повредил. Сильные ребята себя не берегут. Через несколько недель мы заменим тебе гипс, и тогда ты сможешь сгибать колени.
– Черт.
– Что такое?
– Через несколько недель?
– Недели три, не больше.
– Три недели с негнущимися ногами?
– Это не так уж и долго.
– Но сейчас лето.
– А потом мы отправим тебя к физиотерапевту.
Я глубоко вздохнул.
– Вот дерьмо. А это? – спросил я, приподняв загипсованную руку. Настроение стремительно портилось.
– Там не такой серьезный перелом. Снимем через месяц.
– Через месяц? Вот дерьмо.
– Тебе нравится это словечко, да?
– Мне хочется сказать кое-что похлеще.
Он улыбнулся.
– «Дерьмо» – вполне подходит.
Мне хотелось плакать. И я плакал. В основном от злости и разочарования, потому что знал: он скажет набраться терпения. Именно это он и сказал:
– Наберись терпения. Скоро будешь как новенький. Ты молодой и сильный. У тебя прекрасные здоровые кости – я не сомневаюсь, срастутся они на отлично.
Срастутся на отлично. Наберись терпения.
Вот ведь дерьмо.
Он проверил чувствительность в пальцах моих ног, послушал легкие и попросил проследить взглядом за движениями его пальца, прикрыв сначала один глаз, потом второй.
– Знаешь, – сказал он, – то, что ты сделал ради своего друга Данте, – поступок поистине геройский.
– Если честно, мне уже надоело это слышать.
Он посмотрел на меня.
Выражение у него было странное.
– Тебя могло парализовать. Или даже хуже.
– Хуже?
– Да, приятель. Ты мог умереть.
Умереть. Ладно.
– Все постоянно это твердят, док. Но я ведь жив.
– Тебе не нравится быть героем, верно?
– Я сказал Данте, что сделал это не специально. Все посмеялись, решили, что я пошутил. Но это была не шутка. Я даже не помню, как оттолкнул его. Я не говорил себе: «Сейчас я спасу своего друга Данте». Вовсе нет. Просто сработал какой-то рефлекс, как если ударить по коленке молоточком – дернется нога. Так и тут. Оно само.
– Просто рефлекс? Оно само?
– Именно.
– И ты тут ни при чем?
– Иногда такое случается.
– «Иногда такое случается»?
– Ага.
– А я так не думаю.
– Само собой, вы же взрослый.
Он рассмеялся.
– Чем тебе не угодили взрослые?
– Они вечно учат нас жизни. Вечно объясняют, кем быть и как жить.
– Это наша работа.
– Круто, – сказал я.
– Круто, – повторил доктор Чарльз. – Слушай, я знаю, что ты не считаешь себя ни храбрым, ни отважным, – и это понятно.
– Я обычный парень.
– Да, таким ты себя видишь. Но ты спас своего друга, который неминуемо попал бы под машину. Ты это сделал, Ари, не думая о себе и о том, что случится. Ты это сделал, потому что такой ты человек. Вот о чем тебе стоит поразмыслить.
– Зачем?
– Просто подумай об этом.
– Как-то не хочется.
– Ладно. Но просто знай, Ари, люди вроде тебя встречаются редко. Так я считаю.
– Я же сказал, док: просто рефлекс.
Он ухмыльнулся и положил руку мне на плечо.
– Я знаю таких, как ты, Ари. И вижу тебя насквозь.
Я не понял, что он имеет в виду. Но он улыбался.
Вскоре после его ухода ко мне заглянули родители Данте. Мистер Кинтана непринужденно поцеловал меня в щеку. Возможно, для него это было в порядке вещей. Жест показался мне милым, хоть я и немного смутился.
Мистер Кинтана все благодарил и благодарил меня, и я хотел попросить его перестать, но промолчал. Промолчал, потому что знал, как сильно он любит Данте и как счастлив, что тот цел и невредим. А я был счастлив, что счастлив он, оттого и терпел.
Я хотел сменить тему, но говорить было не о чем и чувствовал я себя паршиво. Однако мистер и миссис Кинтана пришли меня навестить, а я мог разговаривать и нормально соображать, – поэтому, несмотря на туман в голове, спросил:
– Значит, вы на год уезжаете в Чикаго?
– Да, – ответил мистер Кинтана. – Данте до сих пор меня за это не простил.
Я пристально на него посмотрел.
– Он все еще злится за то, что я с ним не посоветовался.
Я улыбнулся. Мистер Кинтана продолжил:
– Он не хочет пропускать занятия по плаванию. Сказал, что может год пожить у тебя.
Это меня удивило. Значит, у Данте больше секретов, чем я думал. Я закрыл глаза.
– Все хорошо, Ари?
– Иногда у меня так чешется под гипсом, что я просто с ума схожу. Потому и закрываю глаза.
Его взгляд потеплел.
Я умолчал о том, что каждый раз, когда не могу больше выносить это чувство, я пытаюсь представить себе, как выглядит мой брат.
– В любом случае приятно поболтать, – сказал я. – Помогает отвлечься. – И, помолчав, прибавил: – Значит, Данте на вас злится?
– Ну, я ответил ему, что не могу оставить его на год.
Я представил, каким взглядом Данте одарил отца, и сказал:
– Данте упрямый.
– Весь в меня, – отозвалась миссис Кинтана.
Я улыбнулся. Я знал, что это правда.
– Знаешь, что мне кажется? – продолжила она. – Мне кажется, Данте будет сильно по тебе скучать. Думаю, он поэтому не хочет уезжать.
– Я тоже буду по нему скучать, – сказал я и тут же пожалел о сказанном. Конечно, это было правдой, но не стоило произносить ее вслух.
Мистер Кинтана посмотрел на меня.
– У Данте не так много друзей.
– Мне всегда казалось, что он всем нравится.
– Это правда. Данте всем нравится. Но он