Меня вызывают туда и как соучастнику наливают сто граммов водки.
– Молодец! – говорит Тимоха. – Все грамотно сделал. Пей.
Тимоха уже ширнулся, его глаза постепенно стекленеют, он уже плохо видит меня. В каптерке горит свеча, на столе валяется закопченная ложка, Боксер сидит с перетянутой рукой и жгутом в зубах, Саня берет «контроль».
Я выпиваю. Противная водка местного разлива, купленная в кочегарке, ко всему прочему еще и теплая. Мне протягивают бутерброд со шпротиной. После этого на меня перестают обращать внимание, и, потоптавшись немного, я ухожу.
Тренчик, Зюзик и Осипов уже лежат в располаге, накрывшись одеялами. Мутный и Пинча где-то шарятся. Харитон – дневальный.
– Ну, чего там? – спрашивает Тренчик.
– Бухают, – отвечаю я. – Даже мне налили.
– Блин! – говорит близорукий Зюзик и щурит глаза. – Опять сегодня бить будут.
– Может, уйдем, а? – предлагает Тренчик. – Давайте уйдем?
Уйти, конечно, лучше всего, но для этого придется выйти в коридор, а там – разведка.
Мы дремлем до полуночи, прислушиваясь к разговорам в каптерке и просыпаясь каждый раз, когда там начинаются крики. Потом пьяная обдолбанная разведка вываливает в коридор.
– Связисты! – орет Боксер. У него совершенно стеклянные глаза и нетвердая походка. – Связисты! – орет он, заходя в расположение. – Подъем!
Он скидывает с кровати Зюзика и начинает его бить. Потом поднимает Осипова. Избиение продолжается.
Мы с Тренчиком лежим в темноте, накрывшись одеялами с головой, и смотрим на полоску света из коридора.
Прямо под окном стреляют, два трассера взлетают в небо, слышен громкий мат. На кроватях валяются оружие, гранаты, через спинки перекинуты набитые магазинами разгрузки – такие специальные безрукавки со множеством карманов под магазины. Мы стараемся не шевелиться.
Боксер бьет Андрюху табуреткой по голове. Тот хрипит и падает на пол. Изо рта у него идет пена.
– Чего ты стонешь, как будто тебя снарядом разорвало? – кричит Боксер. – Ты вообще слышал, как снаряды взрываются? Встать! – орет Боксер и бьет Андрюху берцем в живот. Тот не реагирует. Мне кажется, Боксер сейчас забьет его насмерть.
Он может. Они все могут. Они уже познали убийство, они морально сильнее нас. Наши жизни не представляют для них никакой ценности, они уже видели таких, как мы, валяющихся мертвыми в грязи с задранными на синюшных ногах штанинами и раскрытыми ртами, и уверены, что с нами будет то же самое. Какая разница, где мы умрем, здесь или там?
Меня перетягивают ремнем между лопаток, и от неожиданности я лечу на пол. Сверху на меня валится Тренчик.
– Встать! – орут над нами.
Я вскакиваю и тут же получаю тяжеленным кирзачом в живот. Внутри булькает, но боли я не чувствую – удар был мощный, но медленный, тупой, меня просто поддели на сапог, как котенка, и откинули на несколько метров.
– Отнесите его в санчасть, – говорит Боксер, показывая на Осипова.
В полку никого нет, плац пустой, казармы не светятся. Санчасть закрыта. Андрюха приходит в себя; похоже, у него сотрясение мозга.
– Да, блин, – наконец говорит Тренчик, – в учебке-то, оказывается, был рай.
В казарму мы возвращаемся только под утро.
Развод. Мы стоим в каре вокруг командира полка. Он рассказывает нам про дедовщину. Около полкана, опустив глаза, стоит молодой дух с огромными синяками под глазами. Дух ощущает себя стукачом: нас здесь умудряются бить так, что мы же чувствуем себя виноватыми. И еще дух боится ночи, он знает – сегодня ему не жить.
– Ведь вы же солдаты, – говорит полкан, – вы все – солдаты, зачем вы избиваете друг друга! Ведь вам же всем памятник поставить надо за то, что вы делаете там! Каждый из вас – герой, и я преклоняюсь перед вами. Но удивительное дело: каждый герой там – последняя мразь и алкоголик здесь! Предупреждаю: перестаньте избивать молодых! Мне не хочется сажать вас, не хочется начинать уголовные дела, но, видит Бог, это избиение – последнее! Следующего я посажу. Клянусь честью офицера – посажу и не посмотрю ни на какие ордена, пойдете у меня по полной, на десять лет!
За нашей спиной раздаются звон разбитого стекла и треск ломающегося дерева. Мы оборачиваемся. Из окна первого этажа вылетает дух. Он с кряканьем падает на землю, а на него сыплются осколки стекла и щепки. Дух закрывается от них руками. Несколько секунд он лежит неподвижно, потом вскакивает и пускается наутек. Из окна высовывается пьяная рожа и кричит ему вслед:
– Убью, сука!
Полкан молча наблюдает эту сцену, машет рукой и распускает полк.
Сегодня в роте впервые появляется начальство. Оказывается, у нас есть начальство, просто оно было в Чечне, и мы ничего о нем не знали. Командир роты, майор Минаев, и старшина, прапорщик Савченко, пригнали оттуда сгоревший бэтээр.
Теперь у нас под окном стоят две подбитые бэхи, две продырявленные шишиги и один сгоревший бэтээр. Кто погиб в этих машинах, мы не знаем.
Минаев со старшиной полдня бухают в каптерке. Потом зовут нас.
На столе ополовиненная бутылка водки, хлеб, консервы, лук. Майор валяется на куче бушлатов в углу. На него невозмутимо смотрит восседающий на подоконнике прапорщик Савченко.
– Вот видите, – говорит он, постукивая себя по ноге металлическим прутом, и кивает на пьяного майора. – Никогда не пейте с майором Минаевым. Со мной можете выпить, с прапорщиком Рыбаковым можете, если, конечно, он вас позовет, или с лейтенантом Бондарем, но с ротным никогда не пейте.
Прапор – кадровый военный, сразу видно. Ему лет тридцать пять, он невысокого роста, у него слегка вытянутое костистое волевое лицо. Камуфляж на нем сидит идеально. Самое примечательное в его обмундировании – кепка. Невероятно высокая, с огроменным козырьком, она является его гордостью.
Савченко слезает с подоконника и плюхается в майорское кресло, закинув ноги на стол.
– Значит, так, – говорит он, глядя на нас из-под длинного козырька своей неформатной американской кепки. – Во-первых, поздравляю вас с тем, что вы попали в четыреста двадцать девятый, орденов Богдана Хмельницкого, Кутузова и еще какого-то Сутулого, мотострелковый полк имени Кубанского казачества, сука. Или, попросту говоря, «Моздок-7». Я – старшина роты связи, старший прапорщик Савченко, и служить вы теперь будете под моим непосредственным началом, сука. Ну и под началом майора Минаева, конечно. – Он кивает на кучу тряпья. – У нас в роте есть еще человек пятнадцать, десятеро из них выполняют правительственное задание по восстановлению конституционного порядка на территории Чеченской Республики Ичкерия, сука. Мы с майором только что оттуда. Даст Бог, и вы туда доберетесь. Еще