Командир кивнул.
– Все у вас?
– Все.
– Какой состав атмосферы? – спросил Инженер, делая какие-то пометки в блокноте.
– СО, СО2, главным образом. И азот.
– Слово предоставляется Радисту.
Радист положил карандаш, пригладил волосы.
– Собственно, пока я могу сообщить очень немногое. Предварительные расчеты показывают, что в условиях такой высокой ионизации, какую мы имеем здесь, трудно надеяться на связь с Землей. Если бы иметь хоть какое-нибудь представление о том, в какой точке небосвода находится Земля, можно было бы попробовать направленный радиолуч. Но здесь, вероятно, всегда такие тучи и туман, не поймешь даже, день или ночь. Даже инфракрасные средства оказались бессильны – я не смог найти Солнце. Что касается работы на прием… попробуем, хотя…
Как бы то ни было, за нами следят с Земли. У нас есть аварийное средство дать SOS – три взрыва атомных зарядов, если не ошибаюсь. В крайнем случае применим это. Вот и все у меня.
Наступила пауза. Доктор передал Радисту листки протокола.
– Теперь разрешите мне, – сказал Командир. – Товарищи коммунисты! Венера сурово встретила нас, первых людей, высадившихся на ее поверхности. Мы уже теперь, всего через пятьдесят часов после прибытия сюда, можем составить себе представление об огромных, во многих отношениях неожиданных трудностях, которые нас здесь ожидают. Положение усугубляется еще аварией звездолета и трагической гибелью нашего товарища. Но все это не должно запугать нас, не дать нам вспомнить нашу задачу. Трудности и опасности нашей работы не следует преуменьшать, но их не следует и преувеличивать.
Трезво оценить обстановку, учесть все наши возможности, сосредоточиться на одной мысли – как выполнить порученное нам дело. Разумеется, можно было бы дать сигнал «терпим бедствие», выставить радиомаяк, запереться в звездолете и спокойно отсиживаться до прихода помощи. Продовольствия хватит, воду и кислород можно добыть – чего лучше? Боюсь, что кое-кто из вас уже подумывает об этом. И оправдание готово: чего, мол, еще можно требовать от экипажа звездолета, потерпевшего аварию? Товарищи коммунисты! Родина наша ждет от нас другого. Наши товарищи ждут от нас другого. Конечно, если мы не сделаем нашего дела, его сделают за нас другие. Не мы, так другие пойдут на поиски «Урановой Голконды», не мы, так другие установят маяк номер один, первый ориентир, с которого начнется завоевание Венеры человеком. Не мы, так другие в этих неслыханно трудных условиях проложат нашей стране дорогу к неисчерпаемым энергетическим богатствам Венеры. Но разве мы, экипаж звездолета «ЭР-68», хуже других советских людей? Ведь именно нам оказал наш народ великую честь быть первыми в этом деле. И мы покажем себя достойными этой чести. У нас есть кое-какие радиометрические данные, полученные беспилотной разведкой в прошлом году, о приблизительном расположении «Урановой Голконды». Один из нас останется здесь, в звездолете, присматривать за работой небольшого кругового радиомаяка, который мы установим. Остальные, взяв необходимые материалы, снаряжение, продовольствие, двинутся на поиски. Выйдя к границам «Голконды», сооружаем маяк, питающую его энергетическую установку и возвращаемся по пеленгу к звездолету. Предварительно можно будет дать сигнал бедствия. Таково мое решение как Командира, и я призываю вас, товарищи коммунисты, всемерно помочь мне претворить его в жизнь. Вот все, что я хотел сказать.
У кого есть вопросы – пожалуйста.
– Можно мне? – тихо сказал Инженер. – Кто останется здесь?
– Вы, – ответил Командир.
– Но… – Инженер сморщился и схватился за руку. – Вы не имеете права по инструкции покидать корабль.
– Инструкцию составляют люди, инструкцию изменяют люди. Вас послать в экспедицию я не могу.
– Из-за руки?
– Да.
– Ответственность за установку маяка несу я.
– Мы все несем эту ответственность, – жестко сказал Командир.
– Присоединяюсь как секретарь парторганизации к мнению Командира, – веско сказал Доктор.
Он остался один.
[Далее текст отсутствует.]
Экипаж «Хиуса»[2]
Алексей вернулся поздно вечером, усталый и злой. В комнате шторы были опущены, на кровати лежал Вальцев и курил, уставившись в потолок. На полу около его кровати стояла грязная тарелка с окурками, окурки были разбросаны по полу, и дым стоял такой, что Алексей только носом покрутил – ну и ну!
– Ты что – зубы болят? – спросил он, с кряхтеньем опускаясь на свою кровать и принимаясь за сапоги.
– Болят, – равнодушно согласился Вальцев, не поворачивая головы. Он был небрит, всклокочен и лежал на кровати прямо в ботинках и в пиджаке. Алексей посмотрел на него с удивлением и сочувствием и стал раздеваться.
– Давно болят? – спросил он, надевая пижаму.
– Да, брат… очень давно, – сказал Вальцев с какой-то странной интонацией в голосе.
– Ты бы к врачу пошел, чудак…
– Не поможет, – со вздохом сказал Вальцев, подымаясь, – это, Алеха, такой зуб, что никакой врач не поможет…
Он помолчал, сидя неподвижно, сгорбившись и уперевшись руками в расставленные колени, потом наклонился и начал подбирать окурки и укладывать их в тарелку.
– Ты знаешь, сегодня… приехали наши ребята, – проговорил он, ставя тарелку на стол, – пилоты и геологи… Сашка Бирский, Гришка Ершов… кто там еще?..
– Знаю, – перебил Алексей со вздохом, – я уж познакомился… – …и этот… Цицин Андрей – геолог, мы с ним пол-Тибета прошли…
– Что, познакомился уже? Когда это ты успел? – удивился Вальцев, вытаскивая из портсигара папиросу.
Алексей рассказал о битве за колючей изгородью. Вальцев с отвращением курил, неохотно улыбался.
– Повезло тебе, – сказал он и снова повалился, задрал ноги на спинку, – если б не Сашка – конец бы твоим приключениям…
Алексей взял полотенце и пошел мыться.
– Левка, открыть форточку надо… – начал он, входя в номер, но Вальцева уже не было. Алексей поднял штору, открыл окно, подивился еще раз густоте табачного дыма и стал прибирать на столе. Засунул в тумбочку толстый том «Электроники» и пачку каких-то технических журналов с унылыми обложками, повесил на гвоздь вальцевский шлем, вытряхнул мусор из карандашницы, собрал в тарелку окурки, аккуратно разложенные по краям стола и, проклиная Вальцева, который на днях расколол пепельницу, объясняя преимущества атомного топлива перед химическим, пошел и помыл тарелку. На столе оставалась еще куча исписанных листков – Вальцев писал статью.
Алексей начал собирать их и вдруг увидел свое имя. «…И это не твое дело. Алексей – замечательный человек, не тебе его судить, и если б ты только знал, как мне надоели все эти твои…»
Алексей побагровел, поспешно отбросил листки и сел на кровать. Фу ты, черт, как неудобно получилось… Тонкий женский почерк, это, наверное, от Маши… Черт дернул лезть в эти листки… Алексей расстроенно закурил и, стараясь не глядеть в сторону стола, принялся подметать пол. Неприятная это штука – личная жизнь. Ну, кажется, все уже хорошо: замечательный парень, прекрасный работник, любят его