Т.О.-Т.

• Я завещаю вам шиповник,Весь полный света, как фонарь,Июньских бабочек письмовник,Задворков праздничный словарь.
• Едва калитку отворяли,В его корзине сам собой,Как струны в запертом рояле,Гудел и звякал разнобой.
• Там, по ступеням светотени,Прямыми крыльями стуча,Сновала радуга виденийИ вдоль и поперек луча.
• Был очевиден и понятенПространства замкнутого шар —Сплетенье линий, лепет пятен,Мельканье брачущихся пар.

• Семь голубей — семь дней неделиСклевали корм и улетели,На смену этим голубямДругие прилетают к нам.
• Живем, считаем по семерке,В последней стае только пять,И наши старые задворкиНа небо жалко променять:
• Тут наши сизари воркуют,По кругу ходят и жалкуют,Асфальт крупитчатый клюютИ на поминках дождик пьют.

– Прости, мой дорогой мерцовский экваториал!

Слова Секки

• Здесь, в Риме, после долгого изгнанья,Седой, полуслепой, полуживой,Один среди небесного сиянья,Стоит он с непокрытой головой.
• Дыханье Рима — как сухие травы.Привет тебе, последняя ступень!Судьба лукава, и цари не правы,А все-таки настал и этот день.
• От мерцовского экваториалаОн старых рук не в силах оторвать;Урания не станет, как бывало,В пустынной этой башне пировать.
• Глотая горький воздух, гладит СеккиДавным-давно не чищенную медь.– Прекрасный друг, расстанемся навеки,Дай мне теперь спокойно умереть.
• Он сходит по ступеням обветшалымК небытию, во прах, на Страшный суд,И ласточки над экваториалом,Как вестницы забвения, снуют.
• Еще ребенком я оплакал этуВысокую, мне родственную тень,Чтоб, вслед за ней пройдя по белу свету,Благословить последнюю ступень.

Werde der du bist.

Гете

• Когда тебе придется туго,Найдешь и сто рублей и друга.Себя найти куда трудней,Чем друга или сто рублей.
• Ты вывернешься наизнанку,Себя обшаришь спозаранку,В одно смешаешь явь и сны,Увидишь мир со стороны,
• И все и всех найдешь в порядке.А ты — как ряженый на святки —Играешь в прятки сам с собой,С твоим искусством и судьбой.
• В чужом костюме ходит ГамлетИ кое-то про что-то мямлит, —Он хочет Моиси играть,А не врагов отца карать.
• Из миллиона вероятийТебе одно придется кстати,Но не дается, как назло,Твое заветное число.
• Загородил полнеба гений.Не по тебе его ступени,Но даже под его стопойТы должен стать самим собой.
• Найдешь и у пророка слово,Но слово лучше у немого,И ярче краска у слепца,Когда отыскан угол зреньяИ ты при вспышке озареньяСобой угадан до конца.

• Даже песня дается недаром,И уж если намучились мы,То какими дрожжами и жаромЗдесь когда-то вздымало холмы.
• А холмам на широкую спину,Как в седло, посадили кремли,И с ячменных полей десятинуВ добрый Пильзен варить повезли.
• Расцветай же, как лучшая розаВ наилучшем трехмерном плену,Дорогая житейская проза,Воспитавшая эту страну.
• Пойте, честные чешские птицы,Пойте, птицы, пока по холмамБродит грузный и розоволицыйСтарый Гете, столь преданный вам.

• Пускай меня простит Винсент Ван-ГогЗа то, что я помочь ему не мог,
• За то, что я травы ему под ногиНе постелил на выжженной дороге,
• За то, что я не развязал шнурковЕго крестьянских пыльных башмаков,
• За то, что в зной не дал ему напиться,Не помешал в больнице застрелиться.
• Стою себе, а надо мной нависЗакрученный, как пламя, кипарис,
• Лимонный крон и темно-голубое, —Без них не стал бы я самим собою;
• Унизил бы я собственную речь,Когда б чужую ношу сбросил с плеч.
• А эта грубость ангела, с какоюОн свой мазок роднит с моей строкою,
• Ведет и вас через его зрачокТуда, где дышит звездами Ван-Гог.

• Жил да был художник Пауль КлееГде-то за горами, над лугами.Он сидел себе один в аллееС разноцветными карандашами,
• Рисовал квадраты и крючочки,Африку, ребенка на перроне,Дьяволенка в голубой сорочке,Звезды и зверей на небосклоне.
• Не хотел он, чтоб его рисункиБыли честным паспортом природы,Где послушно строятся по стрункеЛюди, кони, города и воды,
• Он хотел, чтоб линии и пятна,Как кузнечики в июльском звоне,Говорили слитно и понятно.И однажды утром на картоне
• Проступили крылышки и темя:Ангел смерти стал обозначаться.Понял Клее, что настало времяС музой и знакомыми прощаться.
• Попрощался и скончался Клее.Ничего не может быть печальней!Если б Клее был намного злее,Ангел смерти был бы натуральней,
• И тогда с художником все вместеМы бы тоже сгинули со света,Порастряс бы ангел наши кости!Но скажите мне: на что нам это?
• На погосте хуже, чем в музее,Где порой вы бродите, живые,И висят рядком картины Клее —Голубые, желтые, блажные…

• Пиликает скрипка, гудит барабан,И флейта свистит по-эльзасски,На сцену въезжает картонный рыдванС раскрашенной куклой из сказки.
• Оттуда ее вынимает партнер,Под ляжку подставив ей руку,И тащит силком на гостиничный дворК пиратам на верную муку.
• Те точат кинжалы, и крутят усы,И топают в такт каблуками,Карманные враз вынимают часыИ дико сверкают белками, —
• Мол, резать пора! Но в клубничном трико,В своем лебедином крахмале,Над рампою прима взлетает легко,И что-то вибрирует в зале.
• Сценической чуши магический токНаходит, как свист соловьиный,И пробует волю твою на зубокХолодный расчет балерины.
• И весь этот пот, этот грим, этот клей,Смущавшие вкус твой и чувства,Уже завладели душою твоей.Так что же такое искусство?
• Наверно, будет угадана связьМеж сценой и Дантовым адом,Иначе откуда бы площадь взяласьСо всей этой шушерой рядом?

• Далеко, далеко, за полсветаОт родимых долгот и широт,Допотопное чудище этоУ меня на окошке живет.
• Что ему до воклюзского лавраИ персидских мучительниц-роз,Если он под пятой бронтозавраЛастовидной листвою оброс?
• Терпеливый приемыш чужбины,Доживая стотысячный век,Гонит он из тугой сердцевиныВосковой криворукий побег.
• Жажда жизни кору пробивала, —Он живет во всю ширь своих плечТой же силой, что нам даровалаИ в могилах звучащую речь.

Жил на свете рыцарь бедный…

А. С. Пушкин

• Эту книгу мне когда-тоВ коридоре ГосиздатаПодарил один поэт;Книга порвана, измята,И в живых поэта нет.
• Говорили, что в обличьеУ поэта нечто птичьеИ египетское есть;Было нищее величьеИ задерганная честь.
• Как боялся он пространстваКоридоров! постоянстваКредиторов! Он как дарВ диком приступе жеманстваПринимал свой гонорар.
• Так елозит по экрануС реверансами, как спьяну,Старый клоун в котелкеИ, как трезвый, прячет рануПод жилеткой на пике.
• Оперенный рифмой парной,Кончен подвиг календарный, —Добрый путь тебе, прощай!Здравствуй, праздник гонорарный,Черный белый каравай!
• Гнутым словом забавлялся,Птичьим клювом улыбался,Встречных с лету брал в зажим,Одиночества боялсяИ стихи читал чужим.
• Так и надо жить поэту.Я и сам сную по свету,Одиночества боюсь,В сотый раз за книгу этуВ одиночестве берусь.
• Там в стихах пейзажей мало,Только бестолочь вокзалаИ театра кутерьма,Только люди как попало,Рынок, очередь, тюрьма.
• Жизнь, должно быть, наболтала,Наплела судьба сама.

• Садится ночь на подоконник,Очки волшебные надев,И длинный вавилонский сонник,Как жрец, читает нараспев.
• Уходят вверх ее ступени,Но нет перил над пустотой,Где судят тени, как на сцене,Иноязычный разум твой.
• Ни смысла, ни числа, ни меры.А судьи кто? И в чем твой грех?Мы вышли из одной пещеры,И клинопись одна на всех.
• Явь от потопа до ЭвклидаМы досмотреть обречены.Отдай — что взял; что видел — выдай!Тебя зовут твои сыны.
• И ты на чьем-нибудь порогеНайдешь когда-нибудь приют,Пока быки бредут, как боги,Боками трутся на дорогеИ жвачку времени жуют.

• Где черный ветер, как налетчик,Поет на языке блатном,Проходит путевой обходчик,Во всей степи один с огнем.
• Над полосою отчужденьяФонарь качается в руке,Как два крыла из сновиденьяВ средине ночи на реке.
• И в желтом колыбельном светеУ мирозданья на краюЯ по единственной приметеРодную землю узнаю.
• Есть