Марине Т.

• Дорога ведет под обрыв,Где стала трава на колениИ призраки диких олив,На камни рога положив,Застыли, как стадо оленей.Мне странно, что я еще живСредь стольких могил и видений.
• Я сторож вечерних часовИ серой листвы надо мною.Осеннее небо мой кров.Не помню я собственных сновИ слез твоих поздних не стою.Давно у меня за спиноюВ камнях затерялся твой зов.
• А где-то судьба моя прячетКлючи у степного костра,И спутник ее до утраВ багровой рубахе маячит.Ключи она прячет и плачетО том, что ей песня сестраИ в путь собираться пора.
• Седые оливы, рога мнеКладите на плечи теперь,Кладите рога, как на камни:Святой колыбелю была мнеЗемля похорон и потерь.

• У человека телоОдно, как одиночка,Душе осточертелаСплошная оболочкаС ушами и глазамиВеличиной в пятакИ кожей — шрам на шраме,Надетой на костяк.
• Летит сквозь роговицуВ небесную криницу,На ледяную спицу,На птичью колесницуИ слышит сквозь решеткуЖивой тюрьмы своейЛесов и нив трещотку,Трубу семи морей.
• Душе грешно без тела,Как телу без сорочки, —Ни помысла, ни дела,Ни замысла, ни строчки.Загадка без разгадки:Кто возвратится вспять,Сплясав на той площадке,Где некому плясать?
• И снится мне другаяДуша, в другой одежде:Горит, перебегаяОт робости к надежде,Огнем, как спирт, без тениУходит по земле,На память гроздь сирениОставив на столе.
• Дитя, беги, не сетуйНад Эвридикой беднойИ палочкой по светуГони свой обруч медный,Пока хоть в четверть слухаВ ответ на каждый шагИ весело и сухоЗемля шумит в ушах.

• Не высоко я ставлю силу эту:И зяблики поют. Но почемуС рифмовником бродить по белу светуНаперекор стихиям и умуТак хочется и в смертный час поэту?
• И как ребенок «мама» говорит,И мечется, и требует покрова,Так и душа в мешок своих обидШвыряет, как плотву, живое слово:За жабры — хвать! и рифмами двоит.
• Сказать по правде, мы уста пространстваИ времени, но прячется в стихахКощеевой считалки постоянство;Всему свой срок: живет в пещере страх,В созвучье — допотопное шаманство,
• И может быть, семь тысяч лет пройдет,Пока поэт, как жрец, благоговейноКоперника в стихах перепоет,А там, глядишь, дойдет и до Эйнштейна.И я умру, и тот поэт умрет,
• Но в смертный час попросит вдохновенья,Чтобы успеть стихи досочинить:– Еще одно дыханье и мгновеньеДай эту нить связать и раздвоить! —Ты помнишь рифмы влажное биенье?

• С протяжным шорохом под мост уходит крига —Зимы-гадальщицы захватанная книга,Вся в птичьих литерах, в сосновой чешуе.Читать себя велит одной, другой струе.
• Эй, в черном ситчике, неряха городская,Ну, здравствуй, мать-весна! Ты вон теперь какая:Расселась — ноги вниз — на Каменном мостуИ первых ласточек бросает в пустоту.
• Девчонки-писанки с короткими носами,Как на экваторе, толкутся под часамиВ древнеегипетских ребристых башмаках,С цветами желтыми в русалочьих руках.
• Как не спешить туда взволнованным студентам,Французам в дудочках, с владимирским акцентом,Рабочим молодым, жрецам различных музИ ловким служащим, бежавших брачных уз?
• Но дворник с номером косится исподлобья,Пока троллейбусы проходят, как надгробья,И я бегу в метро, где, у Москвы в плену,Огромный базилевс залег во всю длину.
• Там нет ни времени, ни смерти, ни апреля,Там дышит ровное забвение без хмеля,И ровное тепло подземных городов,И ровный узкий свист летучих поездов.

• * * *

  Над черно-сизой ямоюИ жухлым снегом в ямеЗаплакала душа мояПрощальными слезами.
• Со скрежетом подъемныеВорочаются краныИ сыплют шлак в огромныеРасхристанные раны,
• Губастые бульдозеры,Дрожа по-человечьи,Асфальтовое озероГребут себе под плечи.
• Безбровая, безбольная,Еще в родильной глине,Встает прямоугольнаяБетонная богиня.
• Здесь будет сад с эстрадамиДля скрипок и кларнетов,Цветной бассейн с наядамиИ музы для поэтов.
• А ты, душа-чердачница,О чем затосковала?Тебе ли, неудачница,Твоей удачи мало?
• Прощай, житье московское,Где ты любить училась,Петровско-Разумовское,Прощайте, ваша милость!
• Истцы, купцы, повытчики,И что в вас было б толку,Когда б не снег на ситчике,Накинутом на челку.
• Эх, маков цвет, мещанскоеЖитьишко за заставой!Я по линейке странствую,И правый и неправый.

• Ломали старый деревянный дом.Уехали жильцы со всем добром —
• Старик взглянул на дом с грузовика,И время подхватило старика,
• И все осталось навсегда как было.Но обнажились между тем стропила,
• Забрезжила в проемах без стеклаСухая пыль, и выступила мгла.
• Остались в доме сны, воспоминанья,Забытые надежды и желанья.
• Сруб разобрали, бревна увезли.Но ни на шаг от милой им земли
• Не отходили призраки былогоИ про рябину пели песню снова,
• На свадьбах пили белое вино,Ходили на работу и в кино,
• Гробы на полотенцах выносили,И друг у друга денег в долг просили,
• И спали парами в пуховиках,И первенцев держали на руках,
• Пока железная десна машиныНе выгрызла их шелудивой глины,
• Пока над ними кран, как буква «Г»,Не повернулся на одной ноге.

• Где ветер бросает ножиВ стекло министерств и музеев,С насмешливым свистом стрижиСтригут комаров-ротозеев.
• Оттуда на город забот,Работ и вечерней зевоты,На роботов Моцарт ведетСвои насекомые ноты.
• Живи, дорогая свирель!Под праздник мы пол натирали,И в окна посыпался хмель —На каждого по сто спиралей.
• И если уж смысла искатьВ таком суматошном концерте,То молодость, правду сказать,Под старость опаснее смерти.

• * * *

  Я прощаюсь со всем, чем когда-то я былИ что я презирал, ненавидел, любил.
• Начинается новая жизнь для меня,И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.
• Больше я от себя не желаю вестейИ прощаюсь с собою до мозга костей,
• И уже наконец над собою стою,Отделяю постылую душу мою,
• В пустоте оставляю себя самого,Равнодушно смотрю на себя — на него.
• Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,
• Сновидения ночи и бабочки дня,Здравствуй, все без меня и вы все без меня!
• Я читаю страницы неписанных книг,Слышу круглого яблока круглый язык,
• Слышу белого облака белую речь,Но ни слова для вас не умею сберечь,
• Потому что сосудом скудельным я был.И не знаю, зачем сам себя я разбил.
• Больше сферы подвижной в руке не держуИ ни слова без слова я вам не скажу.
• А когда-то во мне находили словаЛюди, рыбы и камни, листва и трава.

• Это не мы, это они — ассирийцы,Жезл государственный бравшие крепко в клешни,Глинобородые боги-народоубийцы,В твердых одеждах цари, — это они!
• Кровь, как булыжник, торчит из щербатого горла,И невозможно пресытиться жизнью, когдаВ дыхало льву пернатые вогнаны сверла,В рабьих ноздрях — жесткий уксус царева суда.
• Я проклинаю тиару Шамшиада,Я клинописной хвалы не пишу все равно,Мне на земле ни почета, ни хлеба не надо,Если мне царские крылья разбить не дано.
• Жизнь коротка, но довольно и ста моих жизней,Чтобы заполнить глотающий кости провал.В башенном городе у ассирийцев на тризнеЯ хорошо бы с казненными попировал.
• Я проклинаю подошвы царских сандалий.Кто я — лев или раб, чтобы мышцы моиБез возданья в соленую землю втопталиПрямоугольные каменные муравьи?

• Как зрение — сетчатке, голос — горлу,Число — рассудку, ранний трепет — сердцу,Я клятву дал вернуть мое искусствоЕго животворящему началу.
• Я гнул его, как лук, я тетивойДушил его — и клятвой пренебрег.
• Не я словарь по слову составлял,А он меня творил из красной глины;Не я пять чувств, как пятерню Фома,Вложил в зияющую рану мира.А рана мира облегла меня;И жизнь жива помимо нашей воли.
• Зачем учил я посох прямизне,Лук — кривизне и птицу — птичьей роще?Две кисти рук, вы