Фалько убрал с лица перекосившую его гримасу. Поведа возглавлял СИРФ. Твердокаменный ветеран движения, севильянец, стяжавший себе печальную славу в Андалузии, где в первые дни мятежа он по приказу генерала Кейпо де Льяно расстреливал профсоюзных лидеров и школьных учителей.
– Я считал, что мы всегда действуем сами по себе. На свой страх и риск.
– Выходит, что считал ты, не спросясь хозяина. Личный приказ генералиссимуса… На этот раз будем согласовывать действия с фалангистами, и не только: влезут немцы и дай бог, чтоб не встряли еще и итальянцы. Недавно я говорил со Шрётером на эту тему.
Фалько удивлялся все сильней. Он не был лично знаком с Гансом Шрётером, которого неугомонные пересмешники-испанцы по созвучию называли Хуанито Срётер, но знал, что тот руководит нацистской разведкой в Испании и имеет прямой доступ к адмиралу Канарису. Вся франкистская штаб-квартира в Саламанке просто кишела отечественными и иностранными агентами: параллельно с германским абвером работала итальянская разведслужба вдобавок ко множеству испанских спецслужб, соперничавших между собой и порой мешавших друг другу, – фалангисты, разведки армейская и военно-морская, гражданские ведомства вроде тайной полиции и прочие структуры государственной безопасности. Что же касается НИОС, которую возглавлял адмирал, она напрямую подчинялась генштабу, а точнее Николасу Франко, брату каудильо, и занималась внедрением своих агентов в республиканскую зону и за границу, саботажем, физическим устранением. В ее состав входила особая группа – элитная и малочисленная, – на жаргоне спецслужб именуемая Группа Грязных Дел или ГГД.
– Сегодня вечером в казино будет прием в честь итальянского посла. Миссия разместится на верхнем этаже. Гостей будет очень много. Так что тебе надо там быть.
Фалько не сводил с него внимательного взгляда. Он знал, что шеф благоволит к нему: «Ты мне чем-то напоминаешь сына», – вырвалось у того как-то раз, – но знал также, что ему мало дела до светской жизни своих подчиненных. Правильно истолковав его взгляд, адмирал раздвинул губы в язвительной улыбке:
– И Ганс Шрётер там будет непременно. Ты с ним там повидаешься, накоротке… Без лишних глаз и ненужной огласки. Он хочет познакомиться с тобой, но так, чтобы не привлекать внимания… Без посещения нашей конторы и всякого такого прочего.
– И что мне ему сказать?
– Ничего не говорить. – Адмирал в очередной раз трубно высморкался. – Встреча нижнего уровня. Помолчишь, дашь на себя посмотреть и, главное, лишнего не сболтни. Это так… прощупывание. Он слышал про тебя. Теперь хочет попробовать на вкус.
– Я понял. Смотреть, слушать и молчать.
– Вот именно… Там наверняка будет еще один наш с тобой знакомый немец – Вольфганг Ленц.
– Из компании «Рейнметалл»?
– Он самый. С супругой, вероятно. Ута, кажется, ее зовут. Или Грета. Что-то вроде. Короткое такое имя. Нет, все же Петра.
– Я знал ее.
Адмирал послал ему кривоватую усмешку, призванную показать, что эти слова его нимало не удивили. Слишком давно эти двое были вместе.
– Вот как? В библейском смысле?
– Нет. Что называется шапочное знакомство. На одном званом ужине в Загребе оказался рядом с ней и ее мужем. В прошлом году. Припоминаете? И вы там тоже были.
– Как же не помнить… – Усмешка превратилась в пренебрежительный смешок. – Могутная такая блондинка… вырез на спине до самой этой… задницы. Шлюха, как все немки… Странно, что ты не вышел на арену против этого бычка, а верней коровки, на тебя непохоже.
Фалько улыбнулся уклончиво и как бы извиняясь:
– На других лужках пасся.
– Понимаю-понимаю… – рассеянно пробормотал адмирал, уже думая о другом. – Но теперь, раз они все равно будут на приеме, нелишне узнать, чем можно у них поживиться. Случайных людей туда не позовут.
– Это должно иметь отношение к нашему делу с Аликанте?
Указательный палец уставился на Фалько, точно ствол пистолета.
– Я ни разу не произнес слово «Аликанте». Уловил, мальчуган?
– Уловил.
Правый глаз глянул жестче и суровей:
– Я не упомянул ни Аликанте, ни какой другой географический пункт.
– Разумеется, нет.
– В таком случае хватит мудрить. Вставай со стула и дуй отсюда. Завтра в десять без четверти жду тебя на улице Консуэло: пойдем к Поведе… Ах да. Форму надень.
– Форму? Вы это всерьез?
– Более чем. Если, конечно, ее еще моль не съела.
Несколько удивленный, Фалько медленно поднялся. Он был не то чтобы военный, а скорей совсем наоборот. В 1918 году его с позором выгнали из Морской академии за скандальную связь с женой одного преподавателя и мордобой с ним самим, случившийся посреди лекции о минно-торпедном вооружении. Тем не менее после начала войны адмирал сумел выхлопотать для Фалько – временно, в интересах дела и облегчения работы – звание капитан-лейтенанта. Во франкистской Испании галуны или звездочки на обшлагах – ключ, отпирающий любые двери.
– Фалангисты млеют при виде мундира, – добавил адмирал вслед. – Так что сразу зайдем с козыря.
На пороге Фалько с преувеличенным строевым щегольством вытянулся и щелкнул каблуками:
– Не был бы я сейчас в штатском, сказал бы: «Точно так, ваше превосходительство!»
– Пошел к черту!
Благоухая лосьоном «Варон Денди», разделив зачесанные наверх волосы высоким пробором, он стоял перед зеркалом в своем номере и неторопливо прилаживал накладные крахмальные манишку и манжеты. Черные подтяжки подчеркивали ослепительную белизну сорочки, брюки с безупречными стрелками спускались на сияющие лаком туфли. Лоренсо Фалько на мгновение замер, внимательно всматриваясь в свое отражение, и остался доволен: идеально выбрит опасной бритвой, бачки подстрижены именно там, где надо, серые глаза, взиравшие на него, как и на весь остальной мир, с насмешливо-печальным спокойствием. Когда-то одна женщина – кому же как не женщинам давать такие определения? – сказала, что у него глаза хорошего мальчика, у которого в школе дела идут неважно.
В действительности дела и обстояли, и шли великолепно, хотя ему иногда казалось полезным это скрывать, особенно если рядом была женщина. Фалько происходил из хорошей андалузской семьи, издавна связанной с виноделием, виноторговлей и экспортом вина в Англию. Усвоенные с детства манеры и полученное дома воспитание очень пригодились ему позднее, когда беспутная юность, неудавшаяся военная карьера и жизнь, бродячая и авантюрная, подвергли серьезной проверке иные свойства его характера. Сейчас ему было тридцать шесть лет, а за спиной – весьма насыщенная биография: Америка, Европа, Испания. Война. Ночные поезда, переход границы под снегом или дождем, международные отели, тревога темных улиц, запретные тайные объятья. Где-то там, где свежие воспоминания перемешивались со смутными тенями прошлого, были у него еще какие-то картины и образы, которые ему – сейчас, по крайней мере, – не хотелось бы множить. Завораживающее, пленительное пространство жизни представлялось Фалько охотничьим заказником, куда доступ открыт только самым дерзким и отважным, лишь тем, кто согласен рисковать и готов платить, когда придется, не прекословя и не торгуясь. Сколько с меня?