– В городе комендантский час, – сказал прежний голос.

– Комендантский час только через пятнадцать минут.

– Погляди-ка – он еще и в шляпе…

– Красные в шляпах не ходят.

– Документы!

Подсвечивая себе фонариком, патрульный стал изучать то, что протянул ему Фалько. Обычное удостоверение личности, где под фотографией значились вымышленные имя, фамилия и севильский адрес. В пятне света мелькнула на рукаве суконной куртки повязка с вышитыми ярмом и стрелами. Две темные фигуры стояли рядом. Еле различимые мрачные лица, отблеск света на стволах винтовок. Никакого тепла. Еще холодней, чем этот ночной воздух.

– Билет члена «Фаланги» есть?

– Нет.

– А другой какой-нибудь организации, входящей в Движение?

– Тоже нет.

– А-а, так ты из господ… дерьмо.

– Чего ж – правильно рассуждает! Пусть, мол, другие воюют, а мы будем развлекаться…

Фалько поборол искушение ответить, что и они ведь ошиваются в двухстах километрах от передовой. В провинциях, занятых мятежниками, весь сброд и все, кто привык держать нос по ветру, поспешили надеть голубые рубашки и записаться в так называемое Национальное Движение. При известном везении и полезных знакомствах, чтобы отсидеться в тылу, подальше от боев, лучше всего вступить в фалангистское ополчение. В засаде сидеть, как говорится. Эти «патриоты по случаю» могли безнаказанно сводить счеты с соседями, доносить на подозрительных, грабить их дома и даже расстреливать при свете фар где-нибудь на шоссе, а потом сбрасывать труп в кювет. С первых дней боевых действий военные власти передоверили этим людишкам карательные функции, и те исполняли их со зверской жестокостью. И мало общего было у них с фалангистскими центуриями, которые сражались по-настоящему и погибали на севере или под Мадридом.

– Следуй за нами, – сказал старший патруля.

Фалько усмехнулся. Самому себе. «Следуй за нами» в буквальном переводе значило: отведем тебя в казарму, а там измордуем и отберем все, что у тебя есть мало-мальски ценного. Сдавленный смешок все же прорвался сквозь зубы. Дилетанты. Болваны.

– Что смешного нашел?

Прежде чем заговорить, он сделал глубокий вздох. Голос его звучал очень спокойно:

– Смешно то, что, как ни крути, вариантов тут два. Первый – я вытащу портсигар, мы все возьмем по сигаретке, а потом разойдемся. Тихо и мирно. Второй – я пойду с вами туда, куда вы меня хотите отвести, и когда придем, я поговорю с командиром вашей центурии, а потом мы позвоним по телефону товарищу Поведе, начальнику СИРФ, или в генштаб каудильо, или в Главный морской штаб, или еще куда-нибудь… А завтра в это самое время вы будете уже в окопах под Навалькарнеро доблестно спасать отчизну. В час добрый.

Все дело в интонации, думал Фалько, продолжая посмеиваться про себя. Важно не что ты говоришь, а как. Повисло долгое, плотное молчание, и, покуда оно длилось, он соображал, какими действиями подкрепить слова, если тех окажется недостаточно. Трое на одного – расклад не из лучших, тем более что слишком темно, чтобы прибегнуть к бритвенному лезвию «жиллет», запрятанному за ленту шляпы. Он хладнокровно размечал загодя неистовую хореографию этого классического падекатра, готовясь почти автоматически применить все, что умел, – раз-два-три. Хрясь. Бац. Головой в лицо тому, кто с фонарем, – если повезет, нос сломать, – ногой между ног тому, кто стоит ближе всех, – если повезет, попасть в пах, – а потом уже взяться за третьего, импровизируя на ходу. Темнота и приклад винтовки – если удастся вырвать ее из рук у кого-нибудь из троих – будут сильно способствовать удачному исходу. В крайнем случае для бегства открыта вся Саламанка. Ночь еще в самом начале.

– Что он там несет? – пробурчал один из фалангистов.

– Заткнись, дубина, – оборвал его старший.

Опять и так же надолго повисла пауза. Луч фонарика мгновение держал в пятне света лицо Фалько. Потом свет погас, а удостоверение Фалько оказалось у него в руке.

– Ладно, идите… А это вы всерьез насчет сигаретки?

Из бара в «Гранд-отеле» просматривался весь холл. Лоренсо Фалько, облокотившись о стойку, а ноги поставив на штангу высокого табурета, время от времени подносил к губам стакан и делал короткий глоток. В треугольной пепельнице с логотипом «Чинзано» было уже четыре окурка. Бар, выдержанный в международном довоенном стиле, оказался приятным заведением. Удобные табуреты обиты кожей. На стенах, отделанных деревом и хромированной сталью, развешаны фотографии голливудских кинозвезд.

– Я, пожалуй, попрошу у тебя еще один «хупа-хупа», Леандро.

– А я бы на вашем месте немного обождал, дон Лоренсо… Вы уже приняли два, а эта штука показывает себя не сразу.

– Молчу-молчу. Тебе видней.

Бармен Леандро был спокойный, седой, с меланхоличным рябоватым лицом. К этому времени они уже, можно сказать, подружились – Лоренсо Фалько считал нужным заводить добрые отношения с барменами, мэтрами, портье, гардеробщиками, лифтерами, чистильщиками ботинок и прочей обслугой, призванной облегчать жизнь постояльцев. Сражения – Фалько и этот урок усвоил прочно – выигрывают не генералы, а капралы. Что касается Леандро, то его специальностью был «хупа-хупа» – коктейль из мартини, водки, вермута с добавлением нескольких капель апельсинового сока. После начала мятежа администрация из патриотических побуждений или обычного благоразумия заменила водку на галисийское орухо[7]. Фалько так даже больше нравилось.

Около полуночи он наконец увидел, как в холл входят супруги Ленц. Муж в расстегнутом пальто, со сбитой на затылок шляпой еле переставлял ноги, опираясь на руку жены. Пройдя вертящуюся дверь, споткнулся на ковре и чуть было не упал. Грета в норковом манто поверх вечернего туалета была чем-то явно раздражена. Они уже направлялись к лифту, когда она взглянула в сторону бара и заметила Фалько. Никак не показав, что узнала его, проследовала с мужем дальше и скрылась из виду.

– Нет, все же дай мне еще один, Леандро. И себе налей чего-нибудь.

Удовлетворенно прислушиваясь к звукам, которые извлекал из шейкера бармен, артистично его потряхивая, Фалько вытянул очередную «Плейерс». Последнюю в портсигаре.

– У тебя есть сигареты?

– Только рассыпной канарский табак. И бумажка для самокруток.

– Вот ведь черт.

Бармен наполнил стакан, а остатки коктейля перелил в другой. Фалько поднял свой, поглядел на свет:

– Да здравствует Испания, Леандро!

– Да здравствует, дон Лоренсо.

– Да сгинут Ленин и Сталин! И Дуглас Фэрбенкс.

– Верные ваши слова, дон Лоренсо.

– Россия виновата!

– По самые эти самые.

Они сдвинули стаканы и выпили: бармен – как всегда, с невозмутимой серьезностью, Фалько – с улыбкой. И не успел еще поставить стакан, как в бар вошла Грета Ленц.

Они даже не поцеловались, пока Фалько не запер дверь номера, оставив ключ в замке – муж, даже мертвецки пьяный, есть муж. Пока все шло с холодной естественностью: короткий и банальный разговор у стойки, причем Леандро тактично отодвинулся в глубь бара, а потом женщина без лишних слов, без предварительных договоров допила свой стакан и, безмолвной соучастницей поднявшись с табурета, первой направилась к лифту, а замерший у стойки Фалько наблюдал красноречиво-зазывное покачивание бедер под