Я молча забрался в фургон. Следом – двое сотрудников, успевших собрать раскиданные вещи Андрюшина. Двери закрылись, и тот, кого старичок назвал Стрельцовым, зажег одинокую тусклую лампочку.

Журналист наградил меня усталым взглядом, разочарованно покачал головой и отвел глаза.

– Зачем же вы вмешались, ваше сиятельство? – устало спросил он. – Думаете, для меня это впервые?

Я молча пожал плечами. Уже и сам понимал, что катастрофически облажался.

Фургон ехал недолго, но судя по тому, как нас постоянно мотало из стороны в сторону, петляли мы по центру. Наконец автомобиль остановился, мотор заглушили, и двери нашего отсека распахнулись. Мне в нос ударила смесь запахов речной сырости, бензина и табака.

– Пожалуйте на выход, господа.

Мне даже помогли выбраться – подали руку, как какой-нибудь мадемуазели. Исключительная вежливость. Только от этого милейшего отношения почему-то оставалось ощущение, словно по щекам провели наждаком.

Мы очутились в классическом питерском дворе-колодце. Снова накрапывала мелкая морось, и я попытался быстро оглядеться. Глазу даже зацепиться было не за что. Двор, каких множество. Несколько припаркованных машин: все старомодные, явно механика – значит, рассчитаны на одаренных. Дома во дворе пятиэтажные, но непарадная часть отличалась скромностью: бледная штукатурка на стенах, простые прямоугольные окна…

– Прошу, господа, – Фербер взмахом руки указал на скромную дверь.

Нас повели как будто под конвоем: первым шел старичок, за ним безымянный сотрудник, следом мы с Андрюшиным, а замыкал Стрельцов. Но не успел я перешагнуть порог здания, как внезапно скорчился от резкой боли. Словно кто-то хорошенько так врезал под дых.

– Прошу прощения, ваше сиятельство. Защита. Вы не сможете применять способности на территории Отделения.

– Х-р-р-р… Понимаю…

Я с трудом выпрямился и продолжил путь. Занятно, что Фербер без труда и каких-либо эффектов пересек порог. Значит, есть какой-то «белый список»? Логично, что сотрудники могли применять здесь способности. Иначе как они будут допрашивать…

Значит, теперь я на какое-то время – обычный человек. Я хмыкнул. А ведь уже так успел привыкнуть к силе, что сейчас ощущал себя беспомощным. Словно из меня выпили душу, а тело оставили как оболочку с минимальными функциями. Даже голова соображала с трудом.

– Прошу, Михаил Николаевич, – любитель Шекспира указал на темную дверь кабинета. – Пожалуйте за мной.

– А Андрюшин?

– Его допросят в другом месте. Вы здесь по разным причинам, – Фербер поднял на меня бесцветные, почти прозрачные жутковатые глаза. – Надеюсь.

Несмотря на осеннюю слякоть, в кабинете оказалось натоплено, как в аду. Мною занялся некий молодой сотрудник, принял паспорт, оформил какие-то документы и долго что-то записывал в гроссбух исполинских размеров. Убедившись, что я не ерепенюсь, Фербер вышел, оставив меня на помощника.

– Прошу, ваше сиятельство, – парень усадил меня за стол и положил бумагу с ручкой. – Извольте написать пояснительную записку к случившемуся инциденту.

– Что же мне писать?

– Опишите события, послужившие причиной применения Благодати. Желательно с максимальным количеством подробностей, – он с состраданием взглянул на мой вспотевший лоб. – Пальто можно повесить на вешалку. И, быть может, чаю?

– Я бы предпочел связаться со своей наставницей. А еще лучше – с Вальтером Макаровичем Корфом.

Парень удивленно икнул.

– Вы знакомы с Вальтером Макаровичем, ваше сиятельство?

– Разумеется, я же Соколов, – я понизил голос. – Тот самый Соколов, на чью семью было совершено нападение.

О других обстоятельствах нашего знакомства с Пистолетычем я решил деликатно умолчать.

– Боюсь, прямо сейчас связаться с его превосходительством не получится, – замялся парень. – Он отсутствует в Отделении. Однако я смогу предоставить телефон, когда вы закончите с объяснениями.

– Благодарю.

Я принялся старательно выводить буквы, стремясь писать как можно ровнее. М-да, почерк все еще мог вызвать у сведущих людей вопросы: слишком уж криво я карябал. Но что поделать – буду говорить всем, что это последствия травмы головы или ментального вмешательства. Может, и прокатит.

В объяснительной я упрямо придерживался версии защиты журналиста от посягательств неизвестных злоумышленников. В красках описал, что желал совершить подвиг и подтвердить благородное имя дворянина, добавил побольше пафосной и витиеватой мишуры…

Я почти закончил строчить, когда дверь распахнулась так резко и громко, что ударилась о стену и отскочила, а мы с несчастным помощником подпрыгнули от неожиданности. Так и поседеть раньше времени можно… Или заикой остаться.

– Добрый вечер, Михаил.

Увидев Корфа, паренек вытянулся по струнке. Я отложил ручку и поднялся в знак приветствия.

Даже не удостоив сотрудника взглядом, Корф кивнул на выход:

– Оставьте нас наедине с его сиятельством.

– Конечно, ваше превосходительство…

Юный отделенец ретировался, а Корф, закрыв дверь, уставился на меня тяжелым взглядом.

– Михаил, ты в своем уме? – гневно начал он. – Какого лешего ваше сиятельство забыли в той библиотеке?

Я пропустил непочтительность мимо ушей. В конце концов, после всего, что мы видели вместе, было уже поздновато для формальностей.

– Она ближайшая к особняку Матильды. Я собирался читать.

– Не лгите, юноша.

– Я и не лгу. Ходил в библиотеку читать. Там встретился с Андрюшиным. Случайно, богом клянусь. Мы немного разговорились – все же он известный журналист…

Я старался говорить так, чтобы Корф не смог подкопаться ни к одному слову. И не лгал – просто недоговаривал.

– Не знал, что ты интересуешься криминальной хроникой.

– Заинтересовался после того, что случилось на похоронах, – огрызнулся я.

И тоже не солгал.

Корф буравил меня тяжелым взглядом. Я почувствовал легкое прикосновение к своему разуму – в голове мерзко зазудело, словно муравьи ползали по стенкам черепа. Про себя я повторял только то, что изложил вслух. Без деталей, без подробностей…

К моему удивлению, Корф не стал лезть глубже.

– Давай начистоту, – он опустился на стул и сложил ладони домиком. – Мне передали, что тебя забрали за применение боевой Благодати. Фербер сказал, ты швырялся «Колобками».

– Да, так и было.

– Михаил, какого черта? Ты понимаешь, что если информация об этом случае просочится наружу, тебе будет закрыта дорога в Аудиториум? Это грубейшее нарушение закона. У тебя нет дозволения применять боевые заклинания в городе. И такими темпами еще долго не появится.

– А вам зачем понадобился Андрюшин? – перебил я. – Он что, преступник? Вы же схватили его как какого-то террориста. Ночью, напали, сунули в машину… Я уже шел домой, когда услышал шум. Вернулся, увидел драку… Откуда ж мне было знать, что это ваши люди? Со стороны это выглядело как нападение. С учетом того, что Андрюшин – журналист, я и решил, что…

– Я понял. Ваша семья начинает меня раздражать. Сперва твои старшие родичи учудили, теперь ты нарываешься. Помни, что я оставил твою семью в покое потому, что мне нужна твоя помощь. Но сейчас вместо того, чтобы готовиться к испытаниям, ты явно решил сыграть в сыщика, – Пистолетыч уставился на меня в упор. – Иначе как объяснить то, что сперва ты ищешь связь между инцидентами, а после встречаешься с журналистом, который тоже копает в этом направлении?

– Потому что я хочу знать правду. Меня не посвящают в ход расследования, хотя на правах потерпевшего я имею право знать.

– Тайное