Небьющаяся игрушка полезна для того, чтобы разбивать ею другие.

Закон Ван Роя

– Суаре… Какое к черту суаре? Опять я поддался на твои репортерские заморочки! Что это такое, кстати? – недовольно спрашивал Олег Монахов своего друга журналиста Лешу Добродеева, недовольно же озираясь.

– Баранья нога! – отвечал Леша Добродеев, журналист самого популярного в городе печатного издания «Вечерняя лошадь», он же Лео Глюк.

Золотое перо отечественной журналистики, оно же бессовестное и привирающее, но кого интересует истина? И кто скажет, что такое истина?

Философы и другие ученые, даже физики с математиками, плавают в определении, прикрываясь всякими «если», «при условии» и «в случае». Из чего можно заключить, что безусловной истины не существует в природе. Аномалия. Разве что на уровне «дважды два четыре», а копни глубже – полная неясность и мрак!

Так что можно быть хорошим журналистом и при этом врать. Более того, вранье приветствуется, потому что вранье всегда интереснее голого факта. И опять-таки, вранье или фантазия?

Алеша Добродеев скорее фантазер, витающий в своих фантазиях, и что примечательно, он в них верит! Как у всякого журналиста, у него есть несколько «горячих» и любимых тем, таких, что, разбуди ночью, оттарабанит как по писаному: многоярусные подземные ходы в районе Елецкого монастыря и зарытые там клады, призраки зловещих Антониевых пещер, где он лично своими глазами видел бестелесного монаха и слышал леденящие кровь в жилах стоны, страшные преступления, загадочные убийства, а также всякие местные культурные события и сплетни. Еще летающие тарелки.

Любимое хобби, оно же маленькая слабость – страсть к публичным выступлениям, как то: открытие выставок, вернисажей, ярмарок, приветственные речи для иностранных гостей и местных юбиляров, встречи с поклонниками и продажа собственной книжки об истории города с подробным пересказом до полного выноса мозга и дарственными надписями всем желающим.

Хлебом не корми, дай… как это сейчас говорят? Попиариться! Во-во.

Леша Добродеев неутомим и подвижен, несмотря на внушительные размеры, оптимистичен и готов бежать куда угодно по первому зову. В отличие от Олега Монахова, Монаха для своих, друга и соратника, который часто мрачен, задумчив и недоволен отсутствием жизненного перца, интересных событий, количеством дураков в жизненном пространстве и часто впадает в хандру. В состоянии хандры он весь день лежит на диване, рассматривает потолок, думает и вспоминает, как он, эх, было время, каждую весну собирал неподъемный рюкзак, бросал жен и друзей и летел в пампасы, в Сибирь, в Непал, в Индию или на Алтай, задумчиво ходил босиком в благостных храмах с курящимися благовониями, ночевал в бедных лоджиях или жил в монастырях у улыбчивых безмятежных лам, убирал и рубил дрова, а по утрам любовался цветущими олеандрами на фоне заснеженных горных вершин и думал о вечности. Или подолгу сидел, набросив на плечи плед, у костра на берегу быстрого и холодного ручья, помешивая кипящую в казанке уху из выловленной собственноручно рыбешки, пробовал, добавлял соли, лаврового листа и перца. Слушал, как пошумливают верхушки столетних кедров, и думал о вечности. А потом засыпал сном праведника в палатке, и снились ему прекрасные сны, и он улыбался во сне, правда, наутро ничего не помнил. И ни Интернета тебе, ни телефона, ни автомобилей, ни соседей, ни женского визга – одна первозданность, а из плодов цивилизации всего-навсего несколько упаковок таблеток, навязанных Анжеликой Шумейко, супругой друга детства Жорика, которая всякий раз провожала его со слезами и не чаяла увидеть снова.

Анжелика хорошая женщина, но заполошная: чуть что – сразу в крик, но при этом оптимистка и добродушная пофигистка. Так что Жорику, можно сказать, повезло, плюс трое детишек: девчонки Марка и Куся и Монахов крестник маленький Олежка.

Монах лежит на диване, смотрит в потолок, вспоминает. Бродит мысленно по Сибири, один или с бродягами, беглым криминалом, браконьерами всех мастей, находя общий язык с самыми одиозными представителями человеческого отребья. Собирает целебные корни, грибы, ягоды и травы. А также рецепты народных и шаманских снадобий, заговоров и приговоров. Живет в палатке или под развесистой елкой, купается в проруби.

Однажды, потеряв тропу, он зимовал в землянке между небом и землей. Всяко было, и приятно вспомнить по возвращении в цивилизацию. И кровоточащие десны, и голод, выгрызающий кишки, и видения ангелов и дьяволов, манящих куда-то, и понимание, что все, амба! Приехали. И тут же неизвестно, откуда берущееся мощное, как ослепительный взрыв, звериное рычащее желание жить. Включающийся резерв, испытать который дано не всякому. Да и не всякий способен. Назовите это как хотите: адреналин, воля к жизни, драйв, химия, космическое второе дыхание, страсть, рык…

Кто пережил, запомнит и пересмотрит взгляды на жизнь в сторону оптимизма, а всякие жизненные ухабы и невзгоды покажутся ему сущим пустяком, уж поверьте.

Был Монах женат три раза на интересных, умных, добрых женщинах, но всякий раз наступал момент, когда он стаскивал с антресолей неподъемный рюкзак, и прости-прощай! Иногда пропадал на пару лет, а то и поболе. Возвращался задубевший, заросший, обветренный, отвыкший от цивилизации и полдня отмокал в ванне у гостеприимных Жорика и Анжелики, поливая себя шампунями и гелями, потому что брошенная жена на тот момент была замужем за другим.

Она бы с радостью вернулась, только позови, но Монах не звал. Он любил начинать сначала. Жизнь, работу, любовь.

Работа! Любимый препод в политехническом университете, восхищение студентов, готовая докторская, не сегодня-завтра защита – и вдруг все рухнуло в одночасье.

Рецидив утомления от цивилизации, острая фаза. Докторская побоку, что тем не менее не мешает Монаху рекомендоваться доктором физико-математических.

Маленькая человеческая слабость, кто из нас без греха?

Он стащил с антресолей рюкзак и…

Дальше по накатанной. Какая, к черту, докторская, если бес странствий толкает под локоть и посылает сны с картинками быстрой говорливой речки, столетними кедрами, цветущими олеандрами и заснеженными горными вершинами. Просыпаешься утром, а в груди тоска, и «глаза б мои не видели» ни толпы, ни вонючих механизмов на дорогах, ни соседа, уснувшего в лифте. А взять академические склоки? Лучше и не брать. Ребята, правда, хорошие, неглупые, понимающие. Куда потом это все девается, и на место чистого юношеского идеализма и горения приходит приземленность и погрязание в быте? Идиотские риторические вопросы, на которые много разношерстных ответов, но ни одного в формате «да-нет».

Приятно вспомнить посиделки под пивко в припортовом баре, треп о