Хотя Иоганн не знал, где находится, он чувствовал, что окружен заботой. Раненый пытался пошевелиться, однако не ощущал своего тела. Потом голова стала вдруг очень легкой. Он медленно поднялся, огляделся…
* * *Пороховой дым окружал его плотной стеной. Крики, взрывы, барабанная дробь – все сливалось, какофония звуков нарастала. Затем все стихло в ослепительно-яркой вспышке.
И если шум был гнетущим и невыносимым, то полная тишина казалась зловещей.
В тумане вырисовывались фигуры и исчезали столь же быстро, как и появлялись. Иоганн чувствовал себя одиноко, но и чужим не был. Все это казалось знакомым, только не находилось слов, чтобы назвать.
Он затаил дыхание.
Тут из тумана появился Пруссак, что-то крикнул и замахал руками. Но Иоганн не понимал его. Он попытался добежать до него, но не сдвинулся с места, и…
Внезапно вокруг взметнулся вихрь из конечностей людей и животных вперемешку со щепками, комьями земли и шрапнелью. Так, значит, он находился там, где всегда был, посреди…
* * *– Кажется, он приходит в себя!
Иоганн снова услышал женский голос, на сей раз взволнованный.
– Дедушка!
К кровати подошел мужчина преклонных лет. Старческое лицо, побитое погодой, осветила довольная улыбка.
– Уже хорошо. А если он еще и…
Громкий топот за спиной заставил его замолчать на полуслове. В дверях появился крупный мужчина.
– Ты все-таки взял его к себе, старый дурень! – В последние слова он словно вложил все свое презрение.
Девушка, потупив взгляд, попыталась объяснить.
– Но ведь он не из…
Мужчина врезал кулаком по двери, и девушка замолчала.
– Я не с тобой разговариваю!
Старик постарался умерить его злость.
– Якоб, бедняга был тяжело ранен. Он умер бы в ту же ночь. Может быть, нам удастся его выходить. К тому же он не из них, и в моем доме…
– В твоем доме?! – Мужчина пришел в бешенство. – В твоем доме? Насколько я знаю, это мой дом, и я позволил тебе жить здесь. Ты бы остался тогда ни с чем, дорогой батюшка. Ни с чем!
Старик опустил голову.
Мужчина вновь ударил кулаком по двери. Потом задумался и ехидно усмехнулся.
– Черт с ним. Если он встанет на ноги, будет работать на меня в счет долга. Ясно? – Повернулся к девушке. – А ты не отлынивай от домашних обязанностей!
Он вышел из комнаты и хлопнул за собой дверью.
– Не все дети суть благословение Господне, – посетовал старик, и девушка смиренно кивнула.
Он с нежностью погладил ее по щеке.
– Лишь некоторые.
Раненый закрыл глаза.
* * *В ту ночь Иоганн проснулся снова: приоткрыв глаза, он увидел сидящую рядом девушку. Тусклый свет от масляной лампы окружал ее мягким, ангельским сиянием.
Лист хотел сказать что-нибудь, но сумел лишь раскрыть рот. По телу волнами расходился жар, лоб горел, и в то же время спину покрывал холодный пот.
Гангрена.
Слово это громовым раскатом прозвучало в помраченном сознании.
Смерть.
Девушка наклонилась, придержала ему голову и дала попить. Горячее и горькое, омерзительное на вкус, питье все же принесло облегчение. Девушка улыбнулась и что-то сказала, но Иоганн не понял. Потом мысли затуманились, и он провалился во тьму.
И в этот раз надолго.
VII
Иоганн пришел в себя.
Он медленно открыл глаза, едва приподнял веки. От слабого света вспыхнула боль, волной прокатилась по всему телу. Лист чуть было не вскрикнул, но стиснул зубы и резко закрыл глаза.
В темноте стук в голове стал понемногу стихать. Боль не утихала, но теперь Иоганн мог хотя бы ясно мыслить.
И прислушаться к внутреннему голосу. Голосу настоятеля Бернардина.
Жизнь и покой исключают друг друга.
Лишь одна из многих премудростей аббата, которые Иоганн еще мальчишкой впитывал как губка. «Следуй этим советам, – поучали его, – и будешь жить благонравной жизнью». Но довольно скоро он понял, что очень немногие из ближних придерживались этих истин. И потому, затворив их глубоко в душе, вспоминал о них лишь в случае нужды.
И уже не раз они ему помогали, особенно тогда, в темные времена, когда он…
Не сейчас!
Иоганн подавил воспоминания. Прошлое есть прошлое, и лучше его не трогать. Сейчас у него задача куда более важная. Он должен встать на ноги и выяснить, что произошло.
Лист припоминал схватку с крестьянином, снежную бурю, забытую людьми долину. Были ведь еще огни в темноте, деревня? Иоганн уже не мог сказать с уверенностью.
Но, судя по всему, у него была лихорадка. Ему уже доводилось лежать с такой горячкой, когда тело едва не сгорало от жара. Похоже, что и в этот раз он провалялся несколько дней. Последствия еще давали себя знать: путник чувствовал себя разбитым, словно целую вечность провел в темных, холодных шахтах, где в одиночку загружал тележки рудой.
Тяжесть в руках и ногах приковала его к соломенному матрасу.
Попробуй осмотреться.
Открыть глаза Иоганн не мог. Он глубоко втянул воздух и попытался таким образом оценить обстановку.
Запах старого дерева, одеяла и соломы. С левой стороны, где-то у изголовья кровати – едва уловимый аромат трав и горькой микстуры. В целом запах действовал благотворно и успокаивал. Лист знал места, где обитала смерть; там стояла вонь крови, металла и отчаяния. Но здесь было иначе – здесь пахло безопасностью.
Головная боль понемногу стихала.
Открой глаза.
Иоганн сделал глубокий вдох и, задержав дыхание, полностью сосредоточился на этом мельчайшем движении.
Поднял веки.
Слепящая белизна.
Боль.
Затем свет начал тускнеть, стали проявляться размытые формы и понемногу обретать четкость.
Есть!
Иоганн принялся неспешно изучать обстановку. Потолок из темных, почти черных досок, уложенных под уклон. Выцветший узор напоминал о пестрой росписи, некогда украшавшей комнату. Справа, у стены из грубых почернелых бревен, стоит старый сундук, а на нем аккуратно сложенные штаны и рубашка. Над сундуком небольшое окошко; толстые стекла, скрепленные оловянными пластинками, покрыты морозным узором. Сквозь стекла видны были приглушенные красноватые отсветы. Значит, стояли сумерки, в утренний или вечерний час.
И посреди комнаты – кровать, на которой он и лежал, простая и удобная.
Простое, но опрятное во всем убранство пробуждало чувство безопасности, уже почти забытое.
Слева от кровати стояла низкая, грубо сколоченная табуретка, а на ней кувшин и наполненная до краев глиняная кружка. Иоганн взял кружку и осторожно понюхал. Запах трав был хоть и резкий, но не отталкивающий. Должно быть, какой-то целебный отвар. Только теперь Лист осознал, какая его мучает жажда: лихорадка совершенно иссушила его. Он стал пить жадными глотками. Вкус оказался горьким.
Несколько мгновений – и кружка опустела.
Иоганн отставил кружку и взялся за кувшин, по всей видимости, наполненный водой. Бесценная прохладная вода! Он поднес кувшин