только по моим поручениям, и я прекрасно это знал. Ну, а имя мое и вовсе подействовало на него сильно — он побледнел, занервничал и, судорожно озираясь, шепотом спросил, кто я. Я насмешливо хмыкнул, поспешно прикидывая, чьим именем мне представиться (сознаваться в том, кто я есть, я не хотел и, как оказалось, не напрасно). «Диктор», — наконец пришло мне на ум, и я честно попытался изобразить твою фирменную острую улыбку, — «Не забыл, надеюсь?». Я точно знал, что с тобой он знаком быть не мог — своих тузов для передачи поручений пешкам я никогда не использовал, но имя твое слышать был должен. Я не ошибся. Джейк нервно спросил, что мне нужно и, видимо, опасаясь за свою жизнь, прибавил, что все поручения Треса он выполнил, даже не взирая на то, что Трес, как говорят, мертв. Последние его слова меня заинтересовали, однако, я не подал и виду и, равнодушно пожав плечами, потребовал доставить меня в Чикаго. Не знаю, пришлось ли ему менять курс… но в Чикаго он меня доставил, а я пообещал ему благодарность, — парень ненадолго примолк и, глубоко вздохнув, кривовато улыбнулся, разводя руки в стороны, — Ну, а тут у меня начались другие заботы, Шон. Для начала я выяснил, что да, в самом деле, Чикаго уже полгода как оплакивает (или празднует) мою мнимую гибель, что особняк мой норовит занять каждый проходимец, и что ты «временно» занял мое место. Не скажу, чтобы меня это сильно расстроило — возвращаться к прошлому я больше не хотел, надеялся начать новую жизнь, которую для начала следовало бы продлить. Я предпочел не встревать в дела, ставшие теперь твоими и занялся своими проблемами. Будь я несколько более материалистичен, я бы, наверное, даже не подумал о таких способах… но после всего, через что я прошел, сохранить материализм в душе уже не получалось. Я, по примеру Цыгана, пошел по различным колдунам и гадалкам, расспрашивал, разузнавал… Мне повезло больше, чем ему. Мне довольно скоро дали наводку — не совсем шанс, но робкую надежду, довольно странную, должен сказать. Одна женщина вдруг высказала сомнение, что Перчатка и в самом деле могла дать мне только половину жизни (да, иногда приходилось рассказывать все, как есть), и посоветовала проверить это. Рассказала о какой-то загадочной, хрустальной чаше, скрытой в старом поместье далеко на Севере, объяснила, как добраться туда. В эту чашу, говорила она, нужно налить воду и подождать, пока она не остынет, но до того, как превратиться в лед. Тогда взглянувший в нее сможет увидеть свою судьбу, в том числе — в каком возрасте и когда суждено ему умереть. Я проверил ее слова несколько раз, спрашивал других колдунов и ведьм, и, наконец, убедившись, что смысл в этой ерунде все-таки есть, отправился на Север. Меня предупредили, что в чаше должна быть только вода, сказали, что, если в нее попадет что-то другое — она просто лопнет, разлетится на осколки. А я, собственно, и не планировал наливать в нее что-то еще. Я собрался в путь — это было непросто, денег у меня не было ни копейки, а к старым связям прибегнуть я не мог. По счастью, у меня все еще оставался счет в банке «Восточная долина», и кое-как, под конец рабочего дня, в тайне ото всех, я исхитрился пробраться туда и даже сумел убедить сотрудницу выдать мне некоторое количество наличных. Их хватило на дорогу, одежду и даже не провиант. Я взял с собой немного — налил во флягу вино, чтобы греться в холоде, да чуть-чуть еды, и отправился. На все про все у меня ушло два с небольшим месяца — сначала надо было туда долететь, потом доехать до места, потом я много дней бродил по снежной пустыне (сам не знаю, как не замерз!), пока, наконец, не наткнулся на пресловутое поместье. И, знаешь, что? — Трес сделал многозначительную паузу и значительно проговорил, — Чаша была там. Такая, как и говорили — хрустальная чаша, больше смахивающая на большую вазу, только и ждущая, чтобы в нее налили воды. Вода у меня была — всеми правдами и неправдами я сохранил ее жидкой, не дал замерзнуть, — и я налил ее туда… — он неожиданно сжал кулаки и резко выдохнул через нос, — И эта чертова стекляшка не показала мне ровным счетом ничего! Я заглянул в нее, но не увидел даже своего отражения — я видел только дно хрустальной чаши, и только! Я разозлился — путь был долог, я устал, а вместо радости получил лишь разочарование, — и, недолго думая, плеснул в эту треклятую чашу вино из фляги. Я надеялся, что она разлетится вдребезги… Но нет, нет, чертова посудина устояла! Вода в ней, смешанная с вином, как будто закипела, над чашей поднялся пар, принял на краткое мгновение изображение какого-то круга, или обруча, или я не знаю, чего — и растаял, — парень опустил плечи, — Я не знал, и до сих пор не знаю, должно ли это было значить, что жизнь моя будет длинной или короткой, и значило ли это вообще хоть что-нибудь. Я развернулся и ушел, и… не буду рассказывать, как вернулся в Чикаго. Здесь, к моему ужасу, меня ждали… — он куснул себя за губу, сцепляя руки в замок, — В аэропорту я краем уха услышал, как какой-то молодчик выспрашивал у сотрудников, не сходил ли с какого-нибудь самолета широко известный Трес. По счастью, внешность мою он описать затруднился, хотя рост назвал довольно точно и даже упомянул цвет волос! Мне, честно сказать, стало не по себе. Я поторопился убраться из аэропорта, отправился в город… Здесь поджидал новый сюрприз. Обо мне выспрашивали везде — начиная от дверей особняка и заканчивая «Восточной долиной», опрашивали чуть ли не каждого прохожего. Кто-то очень хотел… да и сейчас хочет найти меня, Шон. И я боюсь, не для того, чтобы пожать мне руку.

— Так, — Рэдзеро, несколько погребенный под слоем информации, пару раз тряхнул головой, приходя в себя. На то, чтобы осмыслить сообщенное, безусловно, требовалось немало времени.

— Мне понятно все… но как они узнали, что ты был в банке? Не думаю, чтобы ты там назывался как Трес.

— О, это самое интересное! — Трес взмахнул руками и широко, очень мрачно улыбнулся, — Дело в том, Рэдзеро… этого не знаешь даже ты. Этого не знает никто, и не мог знать, никогда не должен был узнать! — он сделал паузу и негромко, твердо вымолвил, — Я — хозяин и создатель «Восточной долины». Банк принадлежит мне