— Кстати, это пришло для тебя.
Ведущая взглянула на письмо и открыла — не без опаски. Внутри оказался старый CD-диск — «Трубадур» Верди. Она терпеть не может оперу…
— Это, наверное, для Бруно, — сказала женщина.
Бруно был их музыкальным продюсером.
— С нами доктор Берковиц — невролог, психиатр, этолог[15] и психоаналитик, автор множества научных трудов и справочных изданий. Приветствую вас, доктор. Сегодня мы будем говорить о тех, для кого Рождество — тяжкое испытание.
9.01, 25 декабря. Берковиц ждал вопросов Кристины — он был опытным профессионалом радиоэфира, специалистом в области общения. Со слушателями он говорил заинтересованно и авторитетно, не утомляя их назидательностью, но и не впадая в фамильярный тон. Берковиц умел — и это было главным — установить доверительную связь практически с любым человеком, так что у того создавалось ощущение, будто выступающий сидит не в студии, а у него на кухне или в гостиной. Он был идеальным собеседником, и Кристина знала, что он недавно получил выгодное предложение от одного национального канала.
— Итак, доктор, снова наступило время праздников, — продолжала она. — Иллюминация, глаза детей и взрослых радостно сверкают. Объясните, почему в такие моменты мы всегда приходим в радостное возбуждение?
Вступительные фразы Берковица мадемуазель Штайнмайер слушала вполуха — он всегда начинал медленно, давая слушателям время привыкнуть к тембру своего голоса. «Рождество возвращает нас в детство», «Тот факт, что на всей планете миллиарды людей празднуют один и тот же праздник, невероятно возбуждает, внушает чувство единения», «Такое же чувство общности возникает на крупных спортивных мероприятиях и — как это ни ужасно — войнах»… Кристина машинально отметила для себя некоторую самодовольность в тоне психиатра, но это ее не волновало.
— А почему то, что дарит радость большинству из нас, для некоторых становится источником печали и причиной горестных раздумий? — задала она следующий вопрос.
А что, неплохо сформулировала…
— Здесь мы имеем дело с психологическим парадоксом: в праздники люди чувствуют особую близость с теми, кого любят, с друзьями и родственниками, и это единение еще больше подчеркивает изолированность одиночек, — пояснил ее собеседник с точно выверенной долей участия в голосе. — Сегодня родственные отношения утратили прежнее значение: многие семьи разъединены не только по территориальному, но и по ценностному признаку. Некоторые мои пациенты начинают проявлять признаки нервозности на месяц до Рождества. Чем ближе праздник, тем выше напряжение. Не будем забывать, что в этот период все мы перевозбуждены: витрины магазинов сверкают, улицы украшены яркой рекламой, лампочки мигают, в воздухе пахнет хвоей и корицей… Адреналин выбрасывается в кровь литрами, будоража подсознание. Для человека, который не любит Рождество — будь то по причине одиночества, недавнего болезненного расставания с партнером, свежей утраты или банального отсутствия средств, — возбуждающие факторы становятся источником перманентного конфликта между общественной установкой на веселье и собственным самоощущением. В Рождество на поверхность всплывают не только счастливые воспоминания детства, но и все мрачные тени.
— Но нельзя же лечь спать двадцать третьего декабря и проснуться второго января! Так что же делать, чтобы не захлебнуться тоской и одиночеством?
— Во-первых, постараться найти себе компанию. Можно создать так называемую «заместительную» семью. Отпраздновать Рождество не с родными, а с друзьями или симпатичными вам соседями. Близким людям наверняка захочется вас пригласить, так что не таитесь, скажите: «Я один…» — и отправляйтесь в гости. Можете проявить альтруизм и солидарность: вы почувствуете себя полезным, что наверняка принесет вам моральное удовлетворение. Благотворительные ассоциации, пункты раздачи еды, центры помощи бездомным всегда нуждаются в добровольных помощниках. Или есть еще одно решение — сменить обстановку. Уезжайте, если есть такая возможность, и переключитесь.
Уехать… Уехать и избежать встречи с родителями на рождественском ужине. Слова психиатра звучали очень веско, западая в подсознание слушателей (и в голову Кристины тоже), как монеты в церковную кружку для пожертвований.
— А что мы можем сделать для тех, у кого нет ни денег на рождественскую «вылазку», ни друзей, чтобы сесть с ними за стол, ни сил и здоровья на добровольческую работу? — спросила ведущая, и у нее внезапно перехватило горло.
Черт, да что с нею такое? Женщина из сна, что она ей сказала? Вы ничего не сделали…
За стеклом, отделяющим студию от эфирной аппаратной, режиссер Игорь, тридцатилетний бородач с длинной сальной шевелюрой, наклонился к микрофону:
— Прибавьте темпа, док.
Гость программы кивнул и повернулся к Кристине:
— Мы должны быть предельно внимательны к признакам отчаяния… Одинокий сосед… Не поддающиеся объяснению фразы, которые могут быть зовом о помощи…
Вы меня бросили, повторяла женщина из сна ведущей.
Студия — четыре на четыре метра, стеклянная перегородка, отделяющая ее от аппаратной, другая, завешанная жалюзи, — от редакционного зала, ни одного окна, кондиционер — внезапно показалась Кристине душегубкой.
Берковиц продолжал вещать…
Глядя на нее…
Его узкие губы двигались. Но она не слышала ни единого слова.
В ее мыслях звучал другой голос.
Вы ничего не сделали.
— Десять секунд, — объявил Игорь.
Штайнмайер не заметила, что ее гость подвел итог и замолчал. Тридцатисекундная пауза. Ничто в масштабах суток или целой жизни. Вечность для слушателей. Игорь гипнотизировал ведущую через стекло, а Берковиц напоминал регбиста, ждущего, что партнер выйдет наконец из ступора, чтобы принять пас, и понимающего, что эта надежда тщетна.
— Э-э-э… спасибо, — произнесла Кристина. — Переходим… к вопросам слушателей.
9.21. Она покраснела и уставилась на экран своего компьютера. Недоумевающий Игорь дал отбивку. Лампочки всех трех телефонных линий нетерпеливо мигали, а кроме того, пришли и эсэмэски — аудитория рвалась в бой. Люди могли звонить и оставлять сообщения или просить вывести их в прямой эфир. В последнем случае координатор должен был оценить качество связи, уместность вопроса и умение позвонившего выражать свои мысли и успеть набросать короткие комментарии для Кристины.
Она сразу выделила первый номер в списке. Тридцать шесть лет. Архитектор. Холост. «Умен, вопрос четко сформулирован, приятный тембр голоса, изъясняется понятно, говорит с легким акцентом: идеальная кандидатура», — таков был вердикт координатора. Штайнмайер решила оставить его «на закуску» и сделала Игорю знак вывести в эфир линию № 2.
— Итак, мы начинаем, — сказала она. — С нами Рен. Добрый день, Рен. Вы живете в Верниоле, вам сорок два года, и вы учительница.
Слушательница добавила несколько деталей своей биографии и задала вопрос. Психиатр немедленно включился в беседу с нею: он говорил убедительным и одновременно задушевным тоном, и Кристина в который уже раз подумала, что, когда Берковиц «пойдет на повышение», ей будет его не хватать.
Поговорив с Рен, специалист ответил на одну из эсэмэсок, а потом на вопрос Самии по третьей линии. Ведущая поблагодарила и дала слово Матиасу.
Номеру 1.
9.30.
— Тебя не беспокоит мысль о том, что ты оставила человека умирать?
На долю секунды женщина впала в ступор. Сильный низкий голос, вкрадчивая интонация… Таким тоном человек