Трое архангелов снисходительно смотрят на нее.
– Ад? Очень жаль, но ада не существует. Есть только рай и… Земля. Оступившиеся приговариваются к возвращению на Землю для перевоплощения.
– Иными словами, ад – это Земля, – весело добавляет архангел Рафаил.
– Перевоплощение – это что-то вроде экзамена в лицее, – подхватывает архангел Гавриил. – Не сдаешь – остаешься на второй год. Вы не сдали экзамена, извольте вернуться обратно и повторить курс.
Я опускаю голову.
Моя жена Роза, моя подруга Амандина и я – вся наша троица думает одно и то же: «Еще одна никчемная жизнь!»
Сколько раз до нас звучал этот же вздох разочарования?
Тем временем другим покойникам не терпится. Нас торопят уступить место другим. Святой Петр ведет нас в горы. Мы поднимаемся на главную вершину. Из нее бьет мощный луч света, приведший нас на Страшный суд.
У наших ног зияют жерла двух тоннелей: одно цвета охры, другое – морской волны. По охряному тоннелю души попадают на Землю для новых перевоплощений, по второму отправляются в страну ангелов. Дорожные указатели отсутствуют, но разъяснение, как повсюду здесь, загорается непосредственно у нас в сознании.
Махнув на прощание рукой, святой Петр оставляет нас перед охряным тоннелем.
– До скорой встречи после вашей следующей жизни! – лаконично бросает он.
Мы шагаем по тоннелю. На полпути нас останавливает непроницаемая перепонка, похожая на «Мохи», преграждающие каждое из Семи Небес. Преодолев ее, мы проваливаемся в новую жизнь. Амандина смотрит на меня, готовая зажить заново.
– Прощайте, друзья, давайте попробуем встретиться в нашем следующем существовании.
Вижу, как она мне подмигивает. В прошлой жизни она не сумела превратить меня в своего постоянного партнера и теперь надеется на следующую.
– Вперед, к новым приключениям! – провозглашает она и ускоряет шаг.
Роза жмется ко мне. Я шепчу ей на ухо слова, которыми подбадривали друг друга танатонавты во времена великих войн за колонизацию континента мертвых:
– Ты и я, вместе против идиотов.
За отсутствием тел мы не можем обняться, но наши эктоплазмы находят выход – целуются в губы. Мои губы ничего не чувствуют, но все мое естество приободряется.
– Вместе… – вторит она мне.
Мы беремся за руки, вернее, соприкасаемся кончиками пальцев. Наши указательные пальцы сливаются и тут же разъединяются.
Роза отворачивается, чтобы сократить это болезненное мгновение, и торопится к своему новому перевоплощению.
Настает моя очередь. Я быстро шагаю по коридору, твердя про себя, что в следующей жизни непременно должен вспомнить, что раньше был танатонавтом.
На ходу я трепещу всей своей эктоплазмой. Наконец-то я узнаю, что же там, за стеной.
По ту сторону смерти таится…
«Крепко уцепиться! Это самое важное. Уцепиться – и ни в коем случае не забыть обработать руки тальком. Я – цирковой акробат. Гимнаст на трапеции без корды. Знаю, при должной цепкости я ничем не рискую. Кстати, о смерти я никогда не думаю, это мне ни к чему. Знаю, стоит посмотреть вниз – и немудрено упасть. Так что мы со смертью чужие. Если честно, я бы предпочел поговорить о чем-нибудь еще. Вы уже видели мой номер?»
Источник: ответ случайного прохожего репортеру.3. Апелляция
…Рука. Она хватает мою душу и заставляет меня замереть.
Некто прозрачный прерывает мое движение и яростно заявляет, что не может допустить того, что суд надо мной прошел без него.
– Это вопиющее нарушение процедуры, придется все начать сначала.
То же самое должно было бы относиться к суду над Амандиной и над Розой, но они, к своему несчастью, уже ушли слишком далеко по коридору. Со мной дело обстоит по-другому, мой случай еще можно пересмотреть.
Мой собеседник – в очочках, низенький, бородатенький, с лихорадочным взглядом. Он толкает меня, волочит за собой, он очень настойчив. «Я твой ангел-хранитель», – слышу я его бормотание.
Выходит, у меня был свой ангел-хранитель? Некто, наблюдавший за моими деяниями? Возможно, даже помощник… Я приободряюсь, хотя не могу скрыть удивление. Итак, я был не один. Всю жизнь меня кто-то сопровождал. Я вглядываюсь в него.
Хрупкое телосложение, бородка, очки из девятнадцатого века… Сдается мне, где-то я его уже видел.
Человечек представляется: Эмиль Золя.
– Господин Эмиль Золя, автор «Жерминаля»?
– К вашим услугам, месье. Но сейчас не до расшаркиваний. Времени в обрез, надо спешить.
Он подтверждает, что следовал за мной с первых моих шагов, и уверяет, что теперь ни на минуту меня не оставит.
– Интрига… то есть карма оказалась хороша. Падения не произошло. И, ко всему прочему, была нарушена положенная процедура суда над душами. Этот процесс беззаконный, несправедливый, антиобщественный.
Как следует из объяснений Эмиля Золя, согласно действующим в раю законам мой ангел-хранитель должен был находиться рядом со мной во время взвешивания моей души с целью выступить при необходимости моим адвокатом.
Он вытягивает меня из тоннеля и толкает на плато, где по-прежнему восседает троица архангелов. Растолкав всех, он требует, чтобы все было возобновлено. Он грозит оглаской допущенного нарушения. Обещает превратить свое вмешательство в прецедент. Напоминает о действующих в раю правилах. Неистовствует:
– Я обвиняю архангелов в фальсификации результатов по взвешиванию души моего клиента. Я обвиняю архангелов в халтурном проведении неудобного для них процесса. Наконец, я обвиняю этот небесный суд в том, что единственной его целью было как можно скорее спровадить душу, единственный грех которой состоял в любопытстве!
Сразу видно, такого три архангела никак не ждали. Наверное, не каждый день находится желающий оспорить их приговор.
– Я бы вас попросил, господин Золя… Извольте принять вердикт небесного суда.
– Об этом не может быть речи, господин архангел Гавриил. Я говорю и повторяю, что, ограничившись только рассмотрением действий танатонавтов, судьи изменили своему долгу и не проявили внимания к жизни моего клиента и к его повседневным поступкам. А именно с них и следовало начинать. Я настаиваю на том, что Мишель Пинсон прожил образцовую жизнь. Хороший муж и отец семейства, порядочный гражданин, замечательный друг! Близкие уверенно на него полагались. Всю свою жизнь он не сходил с праведного пути. Несть числа его поступкам, исполненным чистого благородства, – и вот расплата: его приговаривают к возвращению на Землю и к мучениям! Я не допущу столь беззастенчивого сожжения его души!
Рафаил не сразу обретает дар речи.
– Гм… А вы что скажете, месье Пинсон? В конце концов, главное заинтересованное лицо, сдается мне, – вы сами. Так желаете ли вы повторно предстать перед судом?
Теперь, когда рядом нет никого из тех, кого я люблю – ни Розы, ни Амандина, ни Рауля, ни Фредди, – я стал безучастным. Но должен признать, что пыл Эмиля Золя более чем заразителен. Я говорю себе: не будь у Дрейфуса такого защитника, его дело ни за что не пересмотрели бы.
– Я хочу… повторного суда.
Эмиль Золя ликует. Судьи кривятся.
– Ладно, ладно, взвесим душу еще разок, – уступает архангел Михаил.
«С тех пор как умерла моя мать, у меня такое