— А теперь убивайте! — закричал я и перепрыгнул через брешь, разделяющую суда.
О, веселье быть молодым! Быть двадцативосьмилетним, сильным, быть властелином войны!
Теперь все это ушло, остались лишь воспоминания, да и те угасают. Но то лихое веселье прочно запечатлелось в моей памяти.
Вздох Змея нанес первый удар — рубящий удар назад. Я нанес его, приземлившись на носовой площадке чужого корабля, где один из викингов пытался отцепить абордажный крюк. Вздох Змея так быстро рубанул этого человека по горлу, что почти отделил голову от туловища. Та откинулась назад, кровь казалась очень яркой в свете зимнего дня… Кровь, забрызгавшая мое лицо.
Я был смертью, явившейся поутру, окровавленной смертью в кольчуге, в увенчанном волчьей головой шлеме.
Теперь я стар. Зрение мое угасает, мои мышцы стали слабыми, я с трудом мочусь, и кости мои ноют. Сидя на солнышке, я засыпаю — и просыпаюсь усталым. Но я помню те сражения, те прежние бои.
Моя последняя жена, глупая ханжа, вечно скулит и вздрагивает, когда я рассказываю свои истории, но что еще остается старику, кроме как рассказывать истории? Один раз она запротестовала, говоря, что не желает знать об откидывающихся назад в ярких брызгах крови полуотрубленных головах, — но как еще можно подготовить молодежь к тем битвам, которые им предстоят?
Я сражался всю свою жизнь. Такова моя судьба, как и всех нас. Альфред хотел мира, но мир не давался ему в руки, и приходили датчане, приходили норвежцы, поэтому ему оставалось только сражаться. А когда Альфред умер, его королевство было уже могущественным, но пришло еще больше датчан, еще больше норвежцев, а в придачу явились еще и бритты из Уэльса, а с севера доносился вой скотов. Так что еще мог сделать мужчина, кроме как сражаться за свою землю, свою семью, свой дом и свою страну?
Я гляжу на своих детей, на их детей и детей их детей — и знаю, что им придется драться. И пока существует семья Утредов, пока существует королевство на овеваемом ветрами острове, будет существовать и война. Поэтому мы не можем в страхе отшатываться от этой войны. Мы не может прятаться от ее жестокости, крови и вони, от ее зла и веселья, потому что война придет к нам, хотим мы того или нет.
Война — это судьба, а от судьбы не уйдешь.
Поэтому я рассказываю свои истории, чтобы дети моих детей знали, какова их судьба. Моя жена хнычет, но я заставляю ее слушать. Я рассказываю, как наш корабль врезался в борт вражеского судна, а толчок развернул нос корабля противника в сторону южного берега.
Именно это и было мне нужно, и Ралла мастерски этого добился. Теперь он вел свой корабль так, что его борт скреб по вражескому борту, а наш натиск ломал весла датчан. Мои люди тем временем уже прыгали на борт чужого корабля, размахивая мечами и топорами.
Я пошатнулся, нанеся свой первый удар, но убитый мной воин упал с площадки и перекрыл путь тем двоим, что пытались до меня добраться. Я прокричал боевой клич и прыгнул, чтобы встретить их лицом к лицу.
Вздох Змея нес смерть.
Он всегда был отличным клинком — и сейчас таков. Его выковал на севере кузнец-сакс, хорошо знавший свое дело. Кузнец взял несколько прутьев, четыре железных и три стальных, нагревая их и стуча по ним молотом, сработал из них длинный обоюдоострый клинок с листообразным острием. Четыре более мягких железных прута были скручены в огне, и их изгибы подарили клинку призрачный рисунок, похожий на завитки пламенного дыхания дракона. Вот почему Вздох Змея получил такое имя.
Человек с ощетиненной бородой замахнулся на меня топором, и, приняв топор на щит, я вонзил драконье дыхание ему в живот. Неистово крутанул правой рукой, чтобы плоть и внутренности умирающего не вцепились в мой клинок, а потом выдернул меч, и кровь хлынула с новой силой. Перебросил щит, в котором торчал топор, в другую сторону и парировал удар меча.
Ситрик был рядом и вонзил свой короткий меч снизу вверх в пах нового атакующего. Тот завопил.
Кажется, я что-то кричал. На борт поднималось все больше и больше моих людей, с поблескивающими топорами и мечами. Дети плакали, женщины выли, викинги умирали.
Нос вражеского корабля повернулся к илистому берегу, в то время как корму разворачивало в сторону реки, к тискам быстрого течения. Некоторые викинги, чувствуя, что погибнут, если останутся на корабле, спрыгивали на берег; началась паника. Все больше и больше врагов прыгали за борт — и тут с запада появился Финан.
Над речными лугами курился легкий туман, над затянутыми льдом лужицами вились жемчужные пряди, и великолепные конники Финана ехали сквозь них. Они скакали двумя шеренгами, держа мечи, словно копья. Финан, мой беспощадный ирландец, знал свое дело: он направил первую шеренгу туда, где она галопом отрезала путь к спасению убегающим врагам, а вторая шеренга врезалась в противника. Потом Финан повернулся и повел своих людей в бой.
— Убейте их всех! — закричал я ему. — Убейте всех до последнего!
Ответом Финана была волна покрасневших от крови мечей.
Я увидел, как Клапа, мой огромный датчанин, пронзает врага копьем на мелководье. Райпер рубил мечом съежившегося человека. Меч Ситрика стал красным. Сердик размахивал топорам, что-то бессвязно крича; его клинок крушил шлемы датчан, забрызгивая кровью и мозгами перепуганных пленников.
Думаю, что убил еще двоих, хотя помню это смутно. Зато помню совершенно ясно, как толкнул человека, швырнув того на палубу, и, когда тот извернулся, чтобы оказаться ко мне лицом, вонзил Вздох Змея в его глотку и наблюдал, как исказилось лицо врага, как из крови, хлынувшей из-за почерневших зубов, высунулся язык.
Когда тот умер, я оперся на меч и принялся наблюдать, как люди Финана развернули лошадей, чтобы вернуться к пойманным в ловушку врагам. Всадники рубили и полосовали, викинги вопили; некоторые из них пытались сдаться. Один юноша встал на колени на гребцовой скамье, бросив топор и щит, и умоляюще протянул ко мне руки.
— Подними топор, — сказал я ему по-датски.
— Господин… — начал было он.
— Подними! — перебил я. — И жди меня в пиршественном зале мертвых!
Я подождал, пока тот вооружится, после чего позволил Вздоху Змея забрать его жизнь. Я сделал это быстро, оказав юноше милость тем, что вспорол ему горло одним быстрым полосующим ударом. Убивая его, я смотрел ему в глаза и видел, как отлетает его душа. Потом перешагнул через дергающееся тело, которое соскользнуло со скамьи и рухнуло, окровавленное, на колени молодой женщины. Та начала истерически вопить.
— Замолкни! — крикнул я ей.
Я сердито посмотрел на остальных женщин