В общем, я стал пятиться в сторону детской.
– Стойте! – орет.
Смотрю, он с искаженным лицом, в ярости бросается к столу и наклоняется над ящиком.
Не спускаю с него глаз на случай, если ему придет в голову вытащить пистолет или газовую гранату. При этом с ужасом констатирую, что способен запросто выстрелить и убить человека. Конечно, не хладнокровно, но под влиянием страха попасть в тюрьму.
Однако он вытаскивает лишь бумажник, из которого слишком поспешно для честного человека достает две купюры по 10 тысяч и бросает на стол.
– Вот все, что у меня есть!..
– Минуточку, – говорю, видя, что он спешит спрятать кошелек.
Нет, честное слово, он принимает меня за фраера! Ничего не поделаешь, придется заняться самообслуживанием. В бумажнике еще 8 билетов такого же достоинства да всякая мелочь. То есть сто кусков. Конечно, он в ярости.
– Бери, бери, мелочевка, – плюется он сквозь зубы.
Я взял девять штук, а десятую бросил ему в харю.
– Это твой гонорар. Без вычетов!'
Тот все же наклоняется, чтобы подобрать деньги. Ну чистая падаль этот лекарь! Теперь надо быть с ним поосторожнее. Такие типы способны на все. Ради денег, а не чего-нибудь другого.
Вернувшись с бутылками, его бабенка первое, что спрашивает: «Дети спят?» Еле сдерживаю желание, чтобы не сходить за ними, вытащить из постелек пинками под зад и показать им окровавленное брюхо моего друга – такого они по телику не увидят. Но воздерживаюсь, ибо сеанс разделки туши начался.
Они прицепили бутылку над диваном, а шланг ввели в вену Пьеро. Затем она сделала ему укол, чтобы не орал, и лекарь начал рыться в пузе в поисках пули. Жена передавала ему инструменты. Пьеро спал, как младенец. Ему было хорошо. Меня же мутило от запаха крови. По этой причине я всегда отказывался быть донором. Чтобы не облевать стены и портрет мадам Лорага, которая наблюдала за мной недобрым глазом, я отвернулся.
– На кухне есть виски, – предлагает она.
– Нет, спасибо, – отвечаю.
Лорага вытаскивает пулю. Беру ее и кладу в карман.
– А как его яйца? – спрашиваю. – Он переживал за них.
– Там все в порядке. Только левое яичко слегка поцарапано. Я наложу шов. Ему здорово повезло. Еще сантиметр, и от его мошонки ничего бы не осталось. Хорошо, что не затронута и феморальная артерия.
Послушать его, так наш Пьер настоящий везунчик. Из золотой молодежи…
Пришлось зашить рану, наложить повязку. Только когда все было закончено, я заметил, что рассвело.
– Как только он проснется, чтобы духу вашего тут не было, – говорит лекарь. А жена его, закурив, отправилась приготовить кофе.
Через кухонное окно слышно, как работают сборщики мусора и хлопают двери. Кофе был светлый, с цикорием. Тем временем в соседней комнате раздался смех. «Дети, – объявляет мамаша. – Сейчас они придут сюда». И с беспокойством посматривает в мою сторону.
Я сунул револьвер в карман, а она дрожащей рукой протянула мне пирожное.
Появились сосунки и уставились на меня еще заспанными глазами. «Поздоровайтесь», – приказывает мамочка, и они говорят «здравствуйте» и подают руки, как их обучали делать в таких случаях.
– Как тебя зовут? – спрашивает младшая, лет пяти, наверное.
Пирожное застревает у меня в горле. Чувствую себя полным мудилой. За меня отвечает мать. «Это гангстер», – говорит.
Девчушка приходит в восторг. Мальчик же, лет семи, ведет себя иначе. С видом бывалого человека он скептически посматривает на меня. Его, мол, на мякине не проведешь!
– На гангстера, – говорит, – он не похож.
– Почему? – спрашивает мать.
– Гангстер внушает страх, и он обычно толстый. И еще: у него должен быть револьвер.
– Он у него есть.
Я просто не знал, что делать – начать хохотать или наподдать этому сопляку. А еще я испытывал более смутное, но явное желание остаться тут, на этой кухне, с салфетными кольцами, на одном из которых будет написано мое имя.
– Тогда вытаскивай-ка револьвер! – приказывает малыш.
Исполняю. Тот в полном отпаде, особенно когда я сую дуло ему в пузо.
Мать продолжает лыбиться. Эта улыбка начинает действовать мне на нервы, как и ее доброта, ее вежливость, вся эта атмосфера на кухне. Задрав его пижамную куртку, я прижимаю дуло к телу.
– Руки вверх! Иначе – стреляю!
Тот радостно, словно убогий, задирает руки. Мать тоже смеется.
– А чего вы все время улыбаетесь? – спрашиваю. – У вас это так заведено?
В ответ она кивает. И задает вопрос, сколько мне лет. Я уж собирался ответить: «А вам какое дело?» – как в кухне появляется ее муженек. Ну и выражение у него на лице, когда он видит мою пушку, приставленную к белому пузику сыночка!
Он так и застывает в дверях, а затем кивает в сторону кабинета:
– Ваш приятель проснулся. Он зовет вас.
И тут малыш говорит: «А у меня есть кольт».
– Сходи-ка за ним, – говорю. – Попугай своего старика.
Допив кофе, следую за до смерти напуганным лекарем в его кабинет.
Пьеро как-то странно поглядывает на меня.
– Все в порядке, – говорю ему. – Без паники.
Но ему не удается расслабиться. Он так и сжался, увидев вокруг столько незнакомых физиономий. Особенно когда маленький зануда направил на него свой игрушечный кольт.
– А он тоже гангстер?
Поморщившись от боли, Пьер садится, натягивая на себя одеяло. Ну, как вы и догадываетесь, его интересует, на месте ли его яйца. Щупает себя, но ничего не может понять из-за повязки.
Я говорю ему, что они у него целехоньки, что с этой стороны у него все тип-топ.
А так как малыш тычет ему в аппендикс свой пистолет, мать отводит сына в сторону. Но тут в бой рвется сестренка.
Словом, все ясно: пора сматываться. Протягиваю руку Пьеро. Тот кое-как поднимается, опираясь на мое плечо.
– Голова кружится, – говорит.
– На воздухе полегчает.
Помогаю ему натянуть брюки, и мы направляемся к двери. Приходится его поддерживать, как парня с перепоя. За нами следует вся семейка Лорага – месье, мадам и двое херувимчиков.
Добираемся до двери. Пора прощаться. Еще немного, и хоть платки доставай.
– Вы собираетесь предупредить полицию? – спрашиваю.
– Естественно, – отвечает лекарь.
Что за дрянь этот тип! Поняв, что мы наконец уходим, он решает отыграться за все. Я решительно хватаю его за ворот халата и говорю:
– Подумай. Мы ведь можем вернуться. Тогда у нас хватит времени, чтобы заняться тобой всерьез. Тобой и твоими.
Но тут вмешивается его жена.
– Мы обязаны позвонить в полицию, – говорит. – Но обождем часок. В течение часа ничего не предпримем.
Как ни смешно, но я поверил старухе. Эта бабешка мне, честно, нравилась. Я был не прочь потолковать с ней о том о сем, посоветовать сменить