Через несколько лет я сделал три вывода:

1) чтобы избежать климатической катастрофы, нужно дойти до нуля;

2) нужно быстрее и продуктивнее использовать то, чем мы располагаем на сегодня (например, солнце и ветер);

3) и нужны новые революционные технологии, которые помогут добиться основной цели.

Нуль — цифра, которая не изменится ни при каких обстоятельствах. Воспользуюсь наглядной аналогией: климат похож на ванну, которая постепенно наполняется водой. Даже если из крана будет течь только тоненькая струйка, ванна все равно рано или поздно переполнится, и вода выплеснется на пол. Мы обязаны предотвратить эту катастрофу. Сократить эмиссию недостаточно: наша цель — дойти до нуля. (Подробнее о том, что подразумевается под нулем, и о последствиях климатических изменений см. главу 1.)

Однако, изучая и обдумывая все это, я вовсе не собирался взваливать на себя еще одну проблему. В качестве двух областей для детального изучения мы с Мелиндой к тому времени уже выбрали здравоохранение в мире и образование в США. К тому же проблемой климатических изменений занимались многие известные личности.

Я изучал тему, но не считал ее первостепенной для себя. Следил за развитием событий и при случае встречался с экспертами. Я инвестировал в несколько компаний, производящих чистую энергию, и вложил несколько сотен миллионов долларов в стартап, который займется разработкой атомной электростанции следующего поколения, производящей чистую электроэнергию с минимальными отходами. Я прочитал лекцию «Инновации до нуля!» на TED-конференции. В остальном же занимался работой своего фонда.

Однако весной 2015 года я решил делать больше и выступать публично на тему климата. Я видел в новостях репортажи об американских студентах, которые организовали сидячую забастовку. Молодые люди требовали от своих колледжей прекратить вкладывать фонды пожертвований, которые в прошлом сделали их успешные выпускники, в компании, связанные с ископаемым топливом. В рамках этого движения британская газета The Guardian запустила кампанию, призывающую и наш фонд продать имевшиеся у нас акции компаний, связанных с ископаемым топливом. В видеорепортаже показали активистов из разных стран, требующих от меня деинвестировать эти денежные средства.

Я догадался, почему The Guardian выбрал именно наш фонд и меня. Мне импонировал энтузиазм молодежи. Я видел, как студенты протестовали против войны во Вьетнаме и позже против апартеида в Южной Африке и многого добились. Приятно осознавать, что молодежь вкладывает в борьбу с изменениями климата столько сил. И все же я не мог забыть того, что видел во время поездок. К примеру, многие из 1,4 миллиарда жителей Индии находятся за чертой бедности. Думаю, было бы несправедливо объяснить им, что их дети больше не смогут учиться при свете или что тысячи их соотечественников умрут от жары, потому что кондиционеры пагубно влияют на экологию. Единственное решение, которое я придумал, — настолько удешевить чистую энергию, чтобы каждая страна предпочла ее ископаемому топливу.

При всем уважении к протестующим я сомневался, что прекращение инвестиций в углеводородную энергетику поможет людям в бедных странах. Одно дело — прекратить финансирование каких-то компаний в рамках борьбы с апартеидом — политическим институтом, реагирующим на экономическое давление. И совсем другое — радикально преобразовать энергетическую систему мира, отрасль, которая приносит около 5 триллионов долларов в год и составляет основу современной экономики, просто распродав акции в компаниях, связанных с ископаемым топливом.

Я до сих пор так считаю. Однако у меня есть и другие причины отказаться от акций в этих компаниях: я не хочу получать прибыль, если акции вырастут в цене, потому что мы не развиваем альтернативные, безуглеродные источники энергии. Мне было бы неприятно получать доход с того, что лишь отдаляет от цели. Именно поэтому в 2019 году я, как и члены правления нашего фонда, продал свою долю в капитале всех нефтяных и газовых компаний. (В угольные компании я не вкладываю деньги уже много лет.)

Я рад, что сделал такой выбор, хотя прекрасно понимаю, что на уменьшение эмиссии парниковых газов он существенно не повлияет. Чтобы достичь нулевой отметки, нужен гораздо более масштабный подход — глобальные изменения с использованием всех имеющихся в нашем распоряжении инструментов, включая государственную политику, современные технологии, изобретения и способность частных рынков поставлять продукцию как можно большему количеству людей.

Позже, в 2015 году, у меня появилась возможность заняться инновациями и новыми инвестициями. В ноябре и декабре в Париже прошла COP 21 — крупнейшая конференция ООН по климатическим изменениям. Несколькими месяцами ранее я встретился с Франсуа Олландом, который был тогда президентом Франции. Олланд планировал привлечь к участию в конференции частных инвесторов, а я хотел бы, чтобы в повестку включили тему инноваций. Мы оба нуждались друг в друге. Олланд полагал, что я смогу привлечь инвесторов, и я согласился, что это разумно (хотя мне было бы легче, если бы правительства сами больше вкладывались в исследования в области чистой энергетики).

А этого добиться нелегко. Даже Америка вкладывала (и до сих пор вкладывает) в энергетику намного меньше, чем в другие важные сферы, например здравоохранение и оборону. Хотя одни страны действовали в этом направлении активнее, чем другие, этого было недостаточно: правительства не торопились переходить к дальнейшим действиям. Они хотели убедиться, что частный сектор выделит достаточно средств на превращение научных идей в продукт, который реально поможет людям.

Однако к 2015 году частное финансирование иссякло. Многие венчурные фирмы, инвестировавшие в зеленые технологии, ушли из отрасли из-за невысокой прибыли. Они переключились на информационные и биотехнологии: успех там приходит быстрее, а государственного контроля меньше. Чистая энергия — это совсем другие правила игры, и инвесторы просто опустили руки…

Как вы понимаете, мы нуждались в дополнительных финансовых вливаниях и новых методах, разработанных специально для производства чистой энергии. В сентябре, за два месяца до парижской конференции, я разослал электронные письма двум дюжинам состоятельных знакомых, надеясь убедить их внести свою долю в развитие энергетики наравне с правительственными грантами на исследования. Инвестиции должны быть долгосрочными, пояснял я: прорывы в области энергетики происходят раз в несколько десятилетий, и придется смириться с большим риском. Чтобы избежать фиаско, с которым порой сталкиваются венчурные капиталисты, я решил собрать команду экспертов для проверки благонадежности компаний и помощи в преодолении «подводных рифов».

Ответы порадовали. Первый инвестор согласился уже через четыре часа. Два месяца спустя, к началу парижской конференции, к нам присоединились еще 26 человек, и мы назвали себя «Прорывной энергетической коалицией». Сегодня наша организация называется Breakthrough Energy. Она включает в себя частные фонды, инвестировавшие в более чем 40 компаний с многообещающими идеями, а также реализует благотворительные программы и просветительские инициативы.

Запуск «Миссии “Инновации”» на собрании мировых лидеров на конференции ООН в Париже, посвященной климату, в 2015 году. (В сноске перечислены имена всех, кто присутствует на фотографии[7].)

Правительства разных стран тоже включились в процесс. Двадцать глав государств собрались в Париже и решили удвоить финансирование