Вскоре после того как меня уволили из Bonwit Teller, 5 декабря 1949 года, состоялся фантастический маскарад, для которого мне поручили изготовить причудливые маски. Тут уж я дал волю воображению! Я сделал почти пятьдесят масок, а работал в подсобных помещениях дядиной квартиры, где меня прятали горничная и кухарка. Накануне бала дядя с тетей чуть не устроили из-за меня побоище: супруга министра военно-воздушных сил все время звонила нам домой и требовала сделать еще масок для своих друзей. Миссис Тэлботт была милой женщиной и очень помогла мне в начале карьеры, порекомендовав меня всем своим подругам из высшего общества. Она даже взяла меня на бал и посадила за свой столик как гостя. На деньги, заработанные на этих масках, я на следующий же день открыл собственное дело.
Главное, что побудило меня начать свой бизнес, — мечта сделать мир счастливее, одевая женщин так, чтобы те вдохновляли самих себя и всех, кто их видел. Мне хотелось, чтобы мода несла счастье в мир; боже, каким же я был идеалистом! Путь, который мне предстояло пройти, был усыпан шипами. Ведь женщины использовали моду, чтобы произвести впечатление на подруг, подняться по социальной лестнице и еще бог знает для каких целей, — но никак не для чистого удовольствия. В 1930-е и 1940-е годы попытки пробиться в высшее общество стали главной нью-йоркской забавой. Ареной, где происходило все действие, были роскошные ночные клубы, некогда предназначенные лишь для узкого круга. А я понимал, что в мире моды будет происходить то же самое. Поскольку в Америке не было королевской семьи, не существовало герцогинь Техаса и герцогов Бруклина, единственным отличительным знаком для аристократии должна была стать мода. Я знал, что маркировкой социального статуса для богачей будет дизайнерская одежда. Пресса, вечно гнавшаяся за новыми историями из серии «кто с кем» и «кто в чем», заглотила эту наживку и трубила о том, что одежда от такого-то и такого-то дизайнера придает владельцу особый статус. Дизайнерам модной одежды совсем скоро предстояло стать новыми знаменитостями, не уступающими славой кинозвездам старого Голливуда. Жак Фат, Кристиан Диор и большинство других парижских дизайнеров стали лакомой добычей, на них охотились все конкурирующие между собой светские львицы. Фат с его вечеринками был сенсацией, а его одежда — самим воплощением невиданного счастья. В Париже ваше происхождение не интересовало никого, коль скоро вы были одеты в оригинальную вещь от Фата или Диора. «Модные аристократки» взбирались по социальной лестнице с ошеломляющей скоростью, к вящему неудовольствию старой гвардии. Появилась даже международная богема, которую не удовлетворяли высшие круги лишь одного Нью-Йорка, Парижа и Рима: эти светские персонажи поставили себе цель покорить весь мир. Впрочем, американские дизайнеры завоевывали себе имя очень медленно, и первым великим американским статусным дизайнером стал Норман Норелл лишь в конце 1950-х.
Дизайнеры, добравшиеся до верхов, те, чьи модели стали символом целого поколения, глубоко ощущали дух времени. Истинный талант — это не просто красивая отделка платья, по-настоящему талантливый дизайнер испытывает внутреннее мистическое откровение, становится источником света и озаряет мир.
Мое первое ателье
В ноябре 1948 года я принялся искать место под мастерскую, не имея ни малейшего представления о том, как это делать. Тогда я не знал, что в New York Times есть целый раздел с объявлениями об аренде, и думал, что надо просто ходить по улице и искать пустые витрины. Так я и сделал — обошел все здания с пустыми витринами, что попадались мне по пути, расспрашивая, не сдается ли помещение в аренду. Я ходил по улицам, закутавшись в пальто с меховой подкладкой, которое носил еще в школе, и вид у меня был как у юнца, только что окончившего колледж. Я решил, что мое ателье должно находиться где-то между Парк-авеню и Пятой авеню, не ниже бутика Хэтти Карнеги на Восточной сорок восьмой улице и не выше Пятьдесят седьмой улицы. Какой же я был глупый и наивный! Я влетал в двери зданий, запыхавшись от возбуждения, и большинство владельцев решали, что это какой-то розыгрыш. Когда я увидел пустую витрину на втором этаже бутика Хэтти Карнеги и зашел прямиком в ее роскошный салон, продавщица смерила меня ледяным взглядом и процедила, что, конечно же, Хэтти просто мечтает сдать мне второй этаж своего магазина. Затем она добавила, что Хэтти с удовольствием встретится со мной, и записала на бумажке ее адрес, где меня должны были принять с распростертыми объятиями. Я был так уверен в себе, в моем кармане лежали триста долларов, и мне казалось, что весь мир у моих ног! Распираемый гордостью, я помчался по адресу, указанному продавщицей, и оказалось, что она направила меня в психиатрическое отделение больницы Бельвью. Похоже, мое воодушевление лишило меня способности мыслить здраво. Да кто я такой, чтобы просто врываться к Хэтти Карнеги и требовать у нее сдать мне второй этаж?
На следующий день я вновь взялся за дело с энтузиазмом и, кажется, нашел более реалистичный вариант. В очаровательном маленьком коттедже по адресу Восточная пятьдесят вторая улица, 62 в 1820 году находилась резиденция мэра Нью-Йорка, а в 1920-е годы — скандальный подпольный бар. Поднявшись по лестнице, я очутился в изящном холле, обставленном в стиле неоренессанс, за ним располагался огромный банкетный зал, напоминавший голливудские декорации к фильмам о Средневековье, с шестью столами, расставленными по обе стороны гигантского камина. Тут ко мне обратилась девушка с круглым веснушчатым лицом лет примерно двадцати восьми. Она оказалась секретарем шести бизнесменов, арендовавших офисы в этом трехэтажном здании. Ее звали Кэти Кин. Когда я спросил ее про пустующее помещение на втором этаже и изложил свой план по открытию ателье, она решила, что я немного того, но пригласила меня внутрь, чтобы я согрелся (на улице было десять градусов). Мы разговорились, она, кажется, перестала считать меня чокнутым и, наконец, велела вернуться на следующий день: на верхнем этаже здания действительно пустовало небольшое чердачное помещение. На второй день спозаранку я уже сидел на крыльце, когда мисс Кин пришла отпирать