в поле — это, друг мой, не стипендия! С полным иммунитетом к эЛ-А и такой физподготовкой тебе прямая дорога в рейдеры, а это уже совсем другие деньги. Рейдеры, — пояснил секретарь, — это сотрудники, обученные для действий глубоко в Лесу. Элита!

— Но меня никто не обучал…

— Обучат. И не забудь сдать анализ крови, без него тебя дальше вестибюля не выпустят.

Молодой человек сгрёб со стола бумаги и заспешил к двери. Секретарь проводил его взглядом и отогнал от себя вопрос, не дававший покоя уже третий день: зачем его старинному приятелю и однокашнику, ныне проректору сколковского филиала МГУ понадобилось, чтобы этот абитуриент попал именно в лабораторию экспериментальной микологии?

III

Даже с закрытыми глазами можно было с лёгкостью определить направление на набережную Водоотводного канала — по незримому, но убийственно реальному потоку удушающей, злобной энергии, хлещущей со стороны Чернолеса. Оттуда и приходят шипомордники — перебираются по Калинову, некогда Лужкову мосту. Ни одна самая отмороженная тварь не рискнёт сунуться в воду у берега Болотного острова — в момент одни косточки останутся…

Сергей повернулся к чёрному напору спиной и зашагал по Лаврушинскому переулку, мимо кирпичных тумб, соединённых проржавевшей фигурной решёткой.

Сквер на углу Ордынского тупика оккупировали великанские грабы. Их кроны смыкались высоко над крышами — на глаз в этих гигантах было метров по семьдесят.

Петюня, как выяснилось, и не думал паниковать. Он сидел на поваленной колонне, оставшейся от какого-то памятника, и дымил самокруткой. Серый ослик, постоянный спутник челнока в его коммерческих рейсах по Лесу, меланхолически пощипывал ползучую травку, которым была оплетена голова, венчающая колонну. Приметная такая голова: худое, измождённое лицо со впалыми щеками и скорбно изломанным разрезом рта. Её, как и саму колонну, покрывала густая зелёная патина.

— Ты бы за животиной приглядывал… — посоветовал Сергей. — Не ровён час, потравится. Чернолес в двух шагах, хрен его знает, что оттуда ветром надует?

— Не… — лениво отозвался челнок. Он погасил бычок о нос памятника и спрятал в кисет. — Скотина умная, знает, что можно жрать, а что — нельзя. Да и желудок лужёный, проволочный вьюн, и тот переваривает. Где твой ящик-то, приволок?

— Нет ящика… — вздохнул Сергей. — Не понадобился, прямо там и бросил.

— Жаль. — посочувствовал Петюня. — Выходит, зря его пёрли? Ну да, на нет и суда нет, на обратном пути легче будет.

Ящик, которым интересовался напарник, плоская дубовая коробка метр на метр с четвертью, на латунных петлях, с замками и кожаными уплотнениями, предназначался для другого заказа. Ради него Сергей и пригласил челнока с осликом — не тащить же на себе увесистый и крайне неудобный груз?

— Бич, ты в курсах, что у тебя щека порвана?

Сергей провёл пальцами по лицу.

— Шипомордник зацепил. Надо же, я и не заметил…

Петюня охнул и полез в кармашек своего рюкзака.

— Давай обработаю, а то, мало ли какая зараза?

Он откупорил стеклянную баночку, зачерпнул пальцем зелёную, сильно пахнущую травами смесь и стал накладывать её на пораненную щёку. Сергей зашипел — смесь жгла.

— Во-от, сейчас заклеим — и ладненько. Где тебя угораздило, с шипомордниками? Руку-то убери! Как ребёнок, право слово!

Егерь поспешно отдёрнул пальцы от пластыря.

— Внутри, в вестибюле галереи. Кстати, пора отсюда валить — как бы они нам на хвост не сели.

Шипомордники по своей природе не способны смирится с поражением. Уцелевшие твари разбредутся по одной, но далеко не уйдут — каждая отыщет другую стаю, и после приветственного ритуала, состоящего из немелодичных трелей, прыжков и подёргиваний хвостами, поведёт их по следам обидчика. И горе тому, если он не успеет уйти достаточно далеко: часа не пройдёт, как на хвосте повиснет десятка полтора голодных — шипомордники всегда голодны! — чернолесских гадин.

Челнок встревожился.

— Валим, конечно! Иди сюда, Мойша, подпругу подтяну…

В своё время, узнав, как Петюня зовёт своего длинноухого напарника, Сергей заподозрил челнока в антисемитизме. Выяснилось, однако, что имя дано в честь ослика из старого мультика про Алёшу Поповича. Звали мультяшного ослика, разумеется, «Моисей» — в честь библейского пророка.

Ослик Мойша, услыхав своё имя, оторвался от трапезы и повернулся к егерю. В выпуклых глазах читался немой укор: «Не мог подольше погулять, не видишь — кушаю!?»

Петюня обитал в Лесу с первых дней, и оставалось лишь удивляться, как десятилетний пацанёнок сумел в одиночку выжить в безумном хаосе Зелёного Прилива. А ведь выжил, вырос и даже занятие нашёл в самый раз для одиночки: стал одним из бродячих торговцев, называемых, по старой московской привычке «челноками». С егерем он был знаком давно и не раз оказывал ему подобные услуги.

— Бич, а правда, что стая, когда потеряет след, съедает проводника?

— Откуда ты это взял? — Сергей удивлённо поднял брови. — Ты ж, клык на холодец, живого шипомордника в глаза не видел!

— Уберёг бог! — челнок сплюнул и мелко перекрестился. Он, как и большинство лесовиков, имел своеобразные представления о религии, но суеверен был до крайности. — Один человек с Большого Болота рассказывал. Постоят мол, пощёлкают, а потом набрасываются на чужака и рвут в клочки.

«Большим Болотом» в Лесу называли обширные заболоченные территории к северу от ВДНХ.

— Байки всё это. Откуда болотным жителям знать повадки шипомордников? Их не то, что в тех краях — за рекой-то ни разу не встречали.

— Ты егерь, тебе виднее. — не стал спорить Петюня. Он закончил возиться с подпругой и закинул на вьючное седло свой мешок. — Давай рюкзак, всё одно налегке.

Сергей мотнул головой — не хотелось расставаться с привычной тяжестью «Ермака». К тому же, походное снаряжение приторочено к станку, если что — руки сами находят нужный предмет.

Петюня нервно озирался, тиская карабин. Он, в отличие от других челноков, таскал с собой не двустволку и даже не помповик, а армейский СКС с откидным штыком. И чрезвычайно им дорожил.

— Ну что, пошли? А то дождёмся приключений на свою задницу.

— Пошли.

IV

Заведующий складом Михась Вонгянович Вислогуз походил на персонажа армейского фольклора — не хватало, разве что, кителя из офицерского габардина и гладких, с маленькими звёздочками, погон. Обстановка тоже соответствовала — ни дать, ни взять, ротная каптёрка с барьером и решёткой из арматуры. За ней громоздились стеллажи, заставленные ящиками, коробками и жестяными банками.

— Новий лаборант, значить… — Вислогуз двумя пальцами разгладил сивые усы, отчего ещё больше стал похож на хохла-прапорщика. — Имущество прийшо̀в получать? А имущество — воно̀, ж гро̀шей стоит! Утратишь, або спортишь — хто платить будэ?

Он и говорил, как хохол, чередуя русские и малороссийские слова и обороты.

— Я и заплачу, кто ж ещё? Вы же под роспись выдаёте!

— Заплатит вин… — скривился «прапор». — Та що с тоби взять, хлопчик? Мабуть, не от богатой життя̀ в лаборанты подался, гро̀ши потрѝбни?

— Потрибни. — не стал скрывать Егор. — Нужны, то есть. Гро̀ши.

— А коли потрибни — бережи казённе майно! Ось