подняла на пришельца глаза и, помедлив, выпрямилась на табурете. Егор машинально отметил, что незнакомка не заморачивается бюстгальтерами — тёмные ореолы сосков легкомысленно просвечивают сквозь тончайшую, почти прозрачную ткань топика.

Девушка приветливо улыбнулась.

— Новенький, что ли?

— Да, только заселился. Вот, купил в буфете пару булочек, но не хочется всухомятку…

Улыбка у неё была очаровательной — с задорными ямочками на щеках.

Девица встала (Егор испытал лёгкое потрясение, убедившись, что выражение «ноги от ушей» вовсе не фигура речи) и щёлкнула выключателем.

Это было второе потрясение: при ярком свете обнаружилось, что её кожа, безупречно матовая, безупречно гладкая, не кожа, а мечта производителя рекламы косметических средств, имеет легкий зеленоватый отлив. Глаза оказались под стать коже: ярко-зелёные, с радиальными лучиками. В сочетании с блондинистой, редкой густоты гривой — эффект умопомрачительный.

— Удивлены? — девица усмехнулась. — Да, я из местных. «Золотые Леса», слышали?

И подняла руку, демонстрируя тонкое, немыслимого изящества запястье, украшенное кожаным браслетом с узором в виде переплетающихся листьев и стеблей. В электрическом свете узор отливал золотом.

Егор едва нашёл в себе силы, чтобы кивнуть.

— Вообще-то я не здесь живу, а в посёлке рядом со смотровой площадкой. Сюда заглянула навестить подруг и вот, засиделась…

— Кхм… так я насчёт чая?

— Вон титан, наливайте. Заварка есть?

Большой никелированный бак стоял на столе, в углу кухни. В нижней части имелся блестящий металлический краник, из которого в подставленное блюдце падали редкие капли.

— Осторожно, горячо!

Предупреждение запоздало. Егор зашипел, дуя на пальцы — бак был разогрет почти до ста градусов. Это подтверждала и шкала термометра, вмонтированного рядом с длинной, во всю высоту бака водомерной трубкой. На облупленной жестяной табличке значилось: «Кировский завод «Электробытприбор».

— Ну и чудище! А электрических чайников здесь нет?

— Комендант запрещает держать их в комнатах, боится пожара. Так ребята делают бульбуляторы.

— Бульбу… что?

— Вы как ребёнок! — рассмеялась девица. Смёх у неё был мелодичный, звонкий, словно разом зазвучало множество хрустальных колокольчиков.

— Всё-то вам, замкадышам, надо объяснять! Берёте два безопасных лезвия… знаете, что это такое? Прикрепляете к каждому проводок, прокладываете между ними спички — только головки не забудьте обломить, с вас ведь станется! Потом обматываете нитками, опускаете в стакан, а кончики проводков — в розетку.

От такого инженерного креатива Егор слегка завис.

— И… кхм… работает? Бульбулятор?

— Ещё как! За полминуты литровую банку кипятит. Но если комендант застукает — такой скандал устроит, ужас! А вообще, тут полно старья. Нормальная техника не действует, выкручиваются, кто как может.

— А откуда его берут, это старьё?

— Да откуда угодно! Хотя бы с подвальных складов. Знаете, какие они здесь? Там и бомбоубежища — огромные, на случай ядерной войны. В них полно припасов, закладывали ещё лет сто назад.

Егор вспомнил хохла-прапора с его собранием военного антиквариата.

— Знаю, выдали сегодня кое-что, как раз оттуда.

— А на нижнем уровне ядерный реактор! — с таинственным видом поведала зеленокожая.

— Ядерный реактор? Да ладно, быть того не может!

— Не может, значит? — в голосе собеседницы звучала обида. — Да что вы говорите? Конечно, вы там, в Замкадье, самые умные… вот скажите, откуда тогда берётся электричество?

И для наглядности щёлкнула туда-сюда выключателем, на мгновение погрузив кухню в темноту.

— Нет здесь никакого реактора, это я вам как физик говорю. Ядерный реактор не может работать без электроники, а она вся на полупроводниковой базе.

Девица не нашла, что возразить, и Егор поспешил закрепить успех:

— Вы на какой кафедре учитесь?

Из прежних факультетов в Университете осталось три — биофак, химфак, факультет почвоведения, да ещё кафедра палеонтологии, изучающая островки плейстоценовой и миоценовой флоры и фауны, попадающиеся кое-где в Лесу.

— Я работаю в библиотеке, в отделе обслуживания. Заходи как-нибудь, поболтаем. Тебе ведь книги получать надо?

«…мы что, уже на «ты»?..»

Егор кивнул.

— Вот и заходи. А сейчас — извини, подруги ждут.

— Конечно, зайду, спасибо за помощь!

— Кстати, меня зовут Лина. — девица кокетливо склонила голову к плечу.

— Егор. Так я загляну в библиотеку?

— Заглядывай, буду рада.

«Как же, подруги её ждут!» — Егор завистливо проводил точёную фигурку взглядом. Повезло ведь кому-то — заполучить такую красоточку! А что кожа зелёная, так в этом даже есть своеобразная прелесть. Скажем, на чёрных простынях, или тёмно-зелёных, под малахит — любой поклонник фэнтези придёт в восторг!

VII

Добрынинка входила в число нечасто встречающихся в Замоскворечье мест, где можно видеть небо над головой. Высоченные клёны и ясени росли по контуру площади, не покушаясь на центральную часть с памятником Навоѝ. Потому и люди тут жили весёлые, жизнерадостные и к тому же, в отличие от многих лесовиков, могли похвастать густым загаром.

Ваха Исрапилов возглавлял обосновавшуюся здесь большую общину фермеров — большую, разумеется, по меркам Леса, где и дюжина человек вполне могла сойти за толпу. А население Добрынинки давно перевалило за две сотни. Крепкое хозяйство, гостеприимство обитателей, надёжные укрепления создали Добрынинскому Кордону репутацию главного перекрёстка Замоскворечья, где охотно принимают челноков, егерей, барахольщиков и прочий бродячий люд. Сергей был на Кордоне частым гостем и пользовался особым уважением — особенно после того, как по просьбе Вахи доставил с ВДНХ барана и пяток овец. С тех пор отара изрядно прибавила в числе, а в местной чайхане стали подавать превосходные, лучшие в Лесу, шашлыки и шурпу.

Ваха взял со стола кувшин — изысканно-вычурный, сверкающий серебром, — и принялся разливать по серебряным с чернью чаркам кубачинской работы бледно-золотую жидкость. Чачу он гнал сам, из дикорастущего винограда, который на Кордоне сумели кое-как облагородить. Вино такая «лоза» давала нестерпимо кислое, а потому свежий сок сгущали и смешивали с протёртыми орехами, саговой мукой и мёдом диких пчёл. Получалось нечто вроде твёрдой пастилы, высоко ценимой за питательные свойства и удобство транспортировки. А выжимки шли на чачу.

Наполнив чарки, Ваха вернул кувшин на место, рядом с чеканным блюдом, полным кусков жареной баранины, истекающих янтарным жиром. Добрынинский аксакал питал слабость к серебряной утвари — её немало нашлось в квартирах, давно лишившихся хозяев, в ювелирных и антикварных магазинчиках, которых в Замоскворечье всегда было пруд пруди. Хрусталя и фарфора Ваха не признавал, а на подколки — «вампиров опасаешься, уважаемый?» — отвечал невнятным бурчанием.

— Вот ты мне скажи… — егерь с удовольствием выцедил чарку и принялся ковыряться в мясе. — Ты ведь, мусульманин, а спиртное хлещешь — только держись! Вам разве Аллах не запрещает?

— Э-э-э, дарагой, какой запрет? — старейшина Кордона оприходовал чачу, сжевал кусок баранины и вытер жирные пальцы о загривок лежащего у его ног Абрека. Пёс повизгивал от преданности и изворачивался, норовя лизнуть руку хозяина.

— Школа ходил, да? Омар Хайям, «Рубаи», знаешь? «Отравлен день без чистого вина»! Поезди с моё по горячим точкам — поймёшь, что все эти запреты вздор. Просто меру надо знать!

Прапорщик военной полиции, получивший ранение в Ливии, был застигнут Зелёным Приливом на койке, в реабилитационном отделении госпиталя Бурденко.