Поселение разрослось, и теперь по праву считалась одним из самых крепких во всём Замоскворечье. Кроме винограда здесь выращивали овощи, занимались бортничеством, собирали орехи и ягоды. Но главным продуктом Добрынинки было саго — рассыпчатая, богатая крахмалом субстанция, получаемая из плодов дынного саговника, растения, дающего крупные, размером с дыню, плоды.
Из саговой муки пекли лепёшки-лаваш, варили кашу, делали лапшу и даже ухитрялись лепить пельмени. Именно саговая паста и крупа, а вовсе не фирменная добрынинская медовая пастила, и даже не чача составляли львиную долю «экспорта» Кордона. Обычные злаки в Лесу росли неважно, и саговый лаваш стал излюбленной дорожной пищей челноков, егерей и прочих скитальцев.
Абрек ухитрился извернуться и облизал руку хозяина. Получил щелчок по влажному кожаному носу, чихнул и шумно помотал кудлатой башкой.
— Хороший у тебя пёс, Ваха, сильный.
— В одиночку шипомордника берёт! — похвастал чечен. — Бешеные корни задолго до того, как созреют и из земли полезут, чует и сам выкапывает! А как караулит, э? На ночь посты не выставляю — всё унюхает, и тревогу зря не поднимет. Хочешь, щенка подарю?
Егерь посмотрел на пса. Тот оставил руку Вахи и блаженно вытянулся у очага.
— Спасибо, но куда он мне? Щенка растить надо, воспитывать, а я всё время в пути. К тому же, собака на своих лапах не всюду пролезть сможет — на дерево скажем, или в развалины. Была бы маленькая, вроде лайки, тогда можно и в рюкзак посадить. А такую лошадь — куда её?
— Ладно, дарагой, не хочешь — твоё дело. Я вот давно собирался спросить — почему тебя называют Бичом? Ты же не сидел, да?
— Слава богу, не пришлось. А «Бич» — это от фамилии. Бечёвниковы мы, со школы прилипло.
Это было не совсем так: от отца-геолога Сергей наслушался рассказов о бичах — освобождённых, а то и беглых сидельцах, из которых в прежние времена рекрутировались сезонные рабочие для изыскательских партий и артелей. Эдакие ценители дикой таёжной свободы, идейные бродяги-одиночки, рыцари Фронтира, предпочитающие обитать там, куда не очень-то дотягивается тяжкая рука цивилизации. А потом прочёл в старом, ещё тридцатых голдов прошлого века, романе «Танкер «Дербент», что слово «бич» позаимствовано из жаргона английских моряков, от слова beach («пляж, берег») и произошедшего от него «бичкомер» — береговой бродяга, матрос, списанный с корабля. Ну и взял себе такое прозвище — ещё давно, в школе. А что? Даже романтично: вольный лесной скиталец, романтик Леса, не зависит ни от кого, ни к чему не привязан — в самом деле, чем не бич?
Ваха осушил третью чарку. Макнул кусок лаваша в жир, зажевал, вытер рукавом усы.
— Проблема у меня, Бич. Сын мой, Умар, вырос, словно не нохчо̀й вовсе! Сильван, сам понимаешь…
— Понимаю. Рождённые в Лесу на мир по-другому смотрят. Недаром глаза у них зелёные.
— А я о чём говорю, да? Держать его при себе силой — сорвётся, уйдёт, а Чернолес-то под боком! Сунется туда — беда будет.
Сергей испытующе посмотрел на Ваху. Чечен, не моргнув, выдержал взгляд.
— Хочешь, чтобы я взял его в ученики?
— Правильно понимаешь, брат. Я тебя просить не стал бы, сам догадался.
— К чему церемонии? Просьбу твою я исполню. Куда ему прийти — сообщу, передам с белкой. А пока, собирай сына в дальний поход. Обувка покрепче, снаряга, оружие… да что я говорю, сам всё знаешь!
— Знаю, да. — кивнул чечен. — Слюшай, а может, сразу и заберёшь его? Мамой клянусь, к утру всё будет готово — а то, как бы не забрёл по дороге куда не надо…
— Извини, уважаемый, сейчас никак не могу. Через недельку жди белку. Доберётся Умар в срок до места, какое укажу — считай, прошёл проверку на профпригодность. Да ты не мандражи, справится, если голова на плечах есть.
— Не буду спорить Бич, тебе виднее — ты егерь, я фермер.
— Какой ты фермер, Ваха? — тихо сказал Сергей. — Ты — воин, тайпанан хьалханча[5]. И пусть тейп твой маленький, пусть люди в нём всякой крови, но всё одно: ты им и закон и защита, они за тебя любого порвут.
— Как и друг за друга, Бич. В Лесу иначе нельзя.
— Почему нельзя? Можно. Вон, Петюня один, и ничего, живёт.
— Это пока он семью не завёл. — покачал головой чечен. — Без семьи — какой с него спрос? Мотайся туда-сюда, как лист на ветру… А если у мужчины жена, дети — надо на землю сесть, дом строить, к людям прислоняться, к соседям.
— Так и я одиночка, забыл? И соседей у меня нет. Годы мои не те — прислоняться к кому-нибудь…
— Ты — другое дело, Бич. Ты плоть от плоти Леса. Мы в нём живём, а ты им живёшь. Как мой Умар, как эти, из Лосинки…
— Аватарки?
— Да, они. За ними будущее, Бич, и за тобой — не за мной. Я доживу своё, детей подниму, помогу людям их детей поднять. А уж дети сами пусть всё по-новому устраивают, по-своему. Только чтобы не забывали, что они тоже люди. Ты им помоги, Бич, хорошо? Ты, как и я, прежние времена помнишь. Сколько тебе лет было, когда пришёл Зелёный Прилив, а?
— Двадцать три.
— Сейчас, значит, пятьдесят три? А мне уже седьмой десяток.
— Да, Лес не даёт нам стареть…
— Не так, Бич, не так. Это тебе он не даёт стареть. Мы сколько лет знакомы, двадцать?
— Двадцать один год.
— Двадцать один, да… и за это время ты совсем не изменился, пацан пацаном, прости за прямоту. Ты Лес в себя впустил, только по-другому, не как Умар, не как сильваны или эти, зелёные…
— Аватарки, Ваха, аватарки. Когда запомнишь?
— Не нравится мне это слово. Не наше оно, чужое. Так я о чём? Ты Лес чувствуешь, он — часть тебя. Но ты не дал ему себя переделать, собой остался. Понимаешь, да?
— Не совсем, прости.
— Э-э-э, потом поймёшь. А сейчас пообещай, что поможешь Умару и таким, как он, людьми остаться? Нас слушать не будут, а ты — такой же, как они. Тебя послушают.
— Хорошо, уважаемый. Помогу.
— Слово даёшь, да? — Слово.
День второй
16 сентября, 2054 г., четверг
IБудить Петюню Сергей не стал. На Добрынинской их дорожки расходились: егерь приглашал челнока ради его длинноухого транспорта, но неуклюжая тара осталась на ступеньках музейного храма, и вся добыча теперь помещалась в лёгком тубусе. И теперь Петюня мог спокойно заняться своими делами