– Недурно, Астахов, Голиков. Серёжа, быстрее наноси удар после батмана – противник успевает среагировать, отрабатывай. Садитесь пока…

Васич Задумчиво оглядел скамейку, на которой дожидались своей очереди остальные.

– Теперь Дашьян и… пожалуй, Абашин.

Женька в первый момент не поверил своему счастью. А поверив – вскочил, зацепив ступнёй за ножку длинной гимнастической скамьи.

– Ну-ну, полегче, а то ноги тут переломаешь. – пробурчал Васич. – На дорожку, приветствие… к бою! Абашин, тебя это что, не касается?

Женька поспешно опустил маску, и Васич не успел разглядеть, как счастливая улыбка вдруг, в самый последний момент, когда лицо мальчика уже скрывалось за мятой проволочной сеткой, вдруг сменилась гримасой недоумения.

Бамм!

Хлёсткий удар сверху по голове – звонко, обидно но совершенно нечувствительно. Свисток за спиной и недовольный молодой голос.

– Стоп! Абашин, не спи, замёрзнешь!

Абашин – это я. Абашин, Евгений Борисович, 1963-го года рождения, образование высшее, москвич, самозанятый… а что это за проволочная хрень у меня перед носом?

– Разошлись, в позицию… начали!

Опять свисток. Короткий, требовательный. Ноги мои сами собой, без малейшего моего участия делают несколько шагов назад, задняя, левая, цепляет за что-то и я с грохотом лечу на пол. Коричневый, покрытый масляной краской пол, на котором проведены две широкие белые линии, ограничивающие длинную, шага три в ширину, полосу.

Снова свисток, невнятное ругательство – никаких матов, что характерно…

– Да чтоб тебя… Абашин! Что ты тут растопырился по-крабьи? А ну вставай, и маску надень. Ещё одна такая выходка – отправишься на скамейку!

Маска? Точно, фехтовальная маска… облезлая, мятая, со стёганым горжетом из грубого светло-бурого брезента. И мои руки, подхватившие с пола этот аксессуар – подростковые, почти без волос и привычных шрамов.

…я что, сплю?..

– В позицию! Ангард!

Противник – пацан лет пятнадцати. Точнее не определить – его лицо, как и моё, скрыто фехтовальной маской. Стоит в заученной стойке, сабля в четвёртой позиции. Всё, как в учебнике: рука, согнутая в локте, поднята вперед, кисть на высоте пояса, кончик клинка в линии левого глаза, лезвие направлено влево-вперёд…

Пальцы мои явственно ощущают рукоять сабли сквозь тонкую кожу перчаток, но шевельнуть ими я не могу. Не могу – и всё! Могу только бессильно наблюдать, как парнишка напротив делает шаг вперёд, кистевым батманом отбрасывает в сторону мой клинок, и…

…вот уж хрен тебе!..

Клинок послушно отлетает – но не вбок, как рассчитывал противник, готовя академически правильный удар сверху по маске, а по дуге, вниз. Поворот на левом, отставленном назад, носке, передняя, правая нога уходит в выпаде влево-вперёд, далеко за белую ограничительную черту. Кисть переворачивается, взлетает вверх на прямом локте и – вжжжик! – клинок прочерчивает победную линию от колена визави, по криво свисающей стёганке, через грудь, звякает по подбородку маски и улетает вверх.

Туше!

Ноги тем временем сами выполняют следующее па: левая выполняет короткий шаг назад с поворотом, окончательно вынося меня за пределы дорожки, и сгибается в полу-приседе. Корпус пижонски отклонён назад, правая нога выставлена вперёд в почти танцевальной позиции – выпрямлена в колене, носок едва касается пола. Сабля – в вытянутой в струнку на уровне лица руке, клинок повёрнут плашмя и смотрит в спрятанные за сеткой глаза противника. Левая рука покинула положенное ей место на поясе и прикрывает грудь – согнута в локте, словно не чёрная мотоциклетная крага на ней, а толстенная дуэльная перчатка, которую и кирасирским палашом не прорубишь, не то, что тростинкой-эспадроном. Привет вам, маэстро Л`Абба, последний в знаменитой династии тулузских фехтмейстеров. Знаем ваш трактат, читали, ценим, пользуемся…

Свисток – длинный, вкручивающийся саморезом в барабанные перепонки.

– Стоп! Разошлись! Абашин, немедленно вернись на дорожку!

И, гораздо тише:

– Это что сейчас было, а?

…какая ещё АББА? Шведский ансамбль, который «Мани-мани-мани» и «Мамма-мия»? Но тогда – при чём тут тулузский фехтмейстер? Что, вообще, за бред?..

Ноги внезапно сделались ватными, и Женька опустился на пол – не хватало ещё свалиться самым глупейшим образом! Маску он стянул и проложил рядом. Лоб весь в капельках пота, руки трясутся, голова идёт кругом.

«Сейчас Васич меня убьёт. А потом – выгонит из секции. Но за что? Это не я! Ноги и руки вдруг начали действовать сами по себе, а я даже понять не успел, что они вытворяют…»

– Тебе плохо, парень?

В голосе тренера сквозила самая настоящая тревога.

– Может, к врачу?

Женька встал, пошатнулся, поднял маску. Эспадрон он зажал под мышкой.

– Нет, спасибо, Васи… Василий Петрович. Голова закружилась, душно, наверное. Сейчас пройдёт.

Тренер шумно втянул носом воздух.

– Да, что-то надышали мы тут…. Астахов! – скомандовал он. – Ну-ка, живо – открой окно, то, дальнее!

Долговязый Аст послушно метнулся в угол зала и заскрипел там оконной рамой.

– А ты, Абашин… – Васич ненадолго задумался. – Ступай-ка ты, пожалуй, домой. Или тебя лучше проводить? Вы с Астаховым, вроде, рядом живёте, верно?

Женька мотнул головой.

– Да, в соседних домах. Ничего, Василь Петрович, я сам. Посижу только немного в раздевалке и пойду.

– Ну, как хочешь… – неуверенно протянул тренер. И добавил, уже с воспитательными нотками в голосе: – А к твоему фокусу мы вернёмся в следующий раз. В кино подсмотрел, что ли?..

Женька ещё раз кивнул, поставил эспадрон в стойку и направился к выходу из зала, на ходу нащупывая за спиной тесёмки.

…а действительно – что это было?..

Сентябрьский денёк чудесен. Женька шагал к метро через жиденький сквер, разбитый перед стадионом «Динамо» и едва сдерживался, чтобы не пуститься вприпрыжку. Несолидно – всё же, восьмой класс, не сопляк какой-нибудь мелкий… Солнце весело подмигивало из луж, оставшихся после утреннего дождика, листва, ещё не знавшая, что лето уже три дня, как закончилось, шелестело над головой, и лакированные листочки лип отбрасывали по сторонам едва уловимые солнечные зайчики. Голуби – здоровенные, жирные, совершенно ничего не боящиеся, – паслись на аллеях сквера, деловито разгоняя наглых воробьёв, претендующих на свою долю исклёванной до дыр горбушки. Благодать, да и только!

Радостную картину слегка омрачало происшествие на тренировке. С одной стороны, обошлось без выволочки от Васича, причём выволочки заслуженной. Ещё бы – сошёл с дорожки, финт какой-то отколол…

А с другой – в чём, собственно, было дело? Он помнил, в какой момент случилось помутнение: это когда он поднялся после падения, а Димон, его партнёр по тому бою, изготовился атаковать. И вот тут-то руки и ноги словно зажили какой-то своей, отдельной от него жизнью…

И, ладно бы, всё это осталось позади! Так ведь нет: несколько раз, уже на улице, он ловил себя на мелких странностях: то ноги несли совсем не туда, куда он собирался идти, то руки вдруг сами по себе пытались открыть свисающую с плеча школьную сумку – большую, плоскую, из синего кожзама, с белыми «Жигулями» и надписью «AutoExport». Последний писк школьной моды, между прочим, пол-лета у родителей выцыганивал…

– Бабай,