Глава 8
Уже рассвело, хмурые, наверное, от утренней прохлады, стражники с трудом разводили огромные скрипящие створки южных ворот в разные стороны, уже поехали в город первые телеги, на которых мужики везли всякие товары: от дров до гусей. Телеги начали было выстраиваться в очередь на въезд, мужики и купцы собачились из-за места поближе к воротам, грозились, хватались за кнуты. Но стражник, что стоял на башне, вдруг прокричал что-то. И сержант, который должен был осматривать телеги, заорал на мужиков и купчишек, чтобы они побыстрее дорогу освободили.
Люди думали, не граф ли едет, отчего спешка такая. И тут на южной дороге появились добрые люди. Шли они колонной по четыре, все в хорошем доспехе, все при добром железе, с пиками и алебардами, а последние двадцать при мушкетах на плечах. По краям колонны и впереди сержанты, их сразу видно, они с белыми лентами на локтях. А главный сержант, прапорщик, нес ротный баннер бело-голубой. Перед ними ехали офицеры. Их трое, все на хороших лошадях. Все тоже при железе, в шляпах, бело-голубые ленты поверх кирас. А уже перед офицерами два оруженосца, люди молодые и видные, один велик, другой красив. Тот, что красив, держал большой штандарт бело-голубой, а на нем черный ворон со злым глазом и факелом в лапах. А уже перед ними на коне-красавце ехал рыцарь. Сам он в доспехе, что покрыт узором диковинным, но доспеха не видно, только руки да ноги выглядывают, так как поверх доспеха надет бело-голубой халат, что зовется фальтрок. На голове у рыцаря берет черного бархата с пером белым. Сам он важен, строг. А пред ним на простой лошадке едет неприятного вида мужичок со злыми глазами, сам в хорошем платье, едет и орет, людей пугая:
– Прочь! Прочь с дороги! Кавалер Фолькоф едет! Кавалер, которого кличут Инквизитором.
– Кто таков? – спрашивали друг у друга мужики и купцы.
– Да как же, – отвечали им те, кто знает, – то Инквизитор, говорят, он в Хоккенхайме всех ведьм пожег. Вы что, не слыхали? Этой весной же случилось. Все о том говорили.
– Да нет, это тот, что на Марте горцев побил крепко, – говорили другие.
– Горцев? Из кантонов? Из-за реки? – не верили люди.
– Их, их.
– Да когда же такое было? – все сомневались мужики и купчишки. – Что-то не помнится такое.
– Да неделю как… – смеялись над теми, кто не знал эту новость. – Вы что же, не слыхали, все на рынке только о том и говорили всю неделю. Видно, вы из глуши приехали.
Дальше не успели люди поговорить.
Наверное, все, кто был на дороге и у ворот, вздрогнули, когда с башен вдруг резко и пронзительно завыли трубы. А потом глашатай хорошо поставленным голосом закричал сверху, чтобы всем было слышно:
– Город Мален, все коммуны его, святые отцы и епископ, консулат и нобили, гильдии и свободные мастера, торговцы и черный люд – все приветствуют славного кавалера Фолькофа и его людей, что побили еретиков, воров и собак из кантона Брегген, которые надумали вылезти на землю графства Мален!
– Вот. Ясно вам теперь, кто это? – говорили люди друг другу. – Тот самый рыцарь, что побил еретиков на Марте.
Ну, теперь-то всем было ясно.
Снова завыли трубы, а за воротами ударили барабаны. Когда Волков въехал в ворота, его встретили двенадцать барабанщиков и толпы народа. Тут же на ближайшей церкви ударили колокола. Барабанщики шли впереди, выбивая «походный шаг», который время от времени прерывался какими-то замысловатыми барабанными фокусами. Это было красиво, барабанщики дело свое знали. Били колокола, люди выходили к улице, по которой ехал Волков, все его приветствовали, а он всем кивал, но не очень уж милостиво. Только людям видным, что попадались по пути, кавалер кивал вежливо. А некоторым, лица которых помнил, даже махал рукой. Все это напоминало ему тот день, когда он привез раку в Ланн. Только вот Ланн раза в два больше Малена, поэтому доехал Волков до главного собора города в два раза быстрее.
Как в Ланне встречал его на ступенях собора архиепископ, так и в Малене на ступенях собора стоял епископ. Как и в Ланне, площадь окружало не менее тысячи зевак. Барабаны били, трубы ревели, колокола звонили, зеваки кричали кавалеру славу. Нечасто им в Малене доводилось встречать тех, кто побил злобных горцев. А Роха от озорства велел стрелкам зарядить мушкеты порохом, но без пуль, и дать залп в воздух. К шуму добавились еще и клубы серого дыма.
Волков спешился, подошел к епископу, встал перед ним на колено и, сняв берет, склонил голову. Старый епископ, отец Теодор, благословил его святым знамением, а потом поднял с колена, стал целовать троекратно и говорил при этом:
– Не знаю, выпадали ли мне дни радостнее, чем этот. Может, и случалось такое, да их я не помню уже. Пойдемте, пойдемте, сын мой, буду читать мессу я в честь вас, все лучшие люди города уже собрались, ждут.
Они так и вошли в храм рука об руку. Шли медленно и торжественно по проходу меж лавок. Волкову и епископу все кланялись. В храме черни не было, даже в последних рядах стояли люди достойные, с женами и детьми пришли. Епископ и Волков всем отвечали. А уж те, кто находился в первых рядах, у амвона, так то всё городские нобили. Были в соборе и те, что Волкову денег занимали, были и те, кто приезжал к нему заем обратно требовать. Всем, всем кавалер улыбался и кланялся. Ему отвели место прямо между бургомистром и имперским штатгальтером. За ними сразу сидел первый городской судья и казначей городской палаты консулов, а также другие важные люди, а во втором ряду разместился барон фон Фезенклевер. Рядом с ним другие земельные сеньоры, которых Волков видел на смотре и турнире у графа. Кавалер махал баронам и сеньорам рукой как старым знакомцам. Улыбался остальным.
Епископ был стар и мудр. Мессу затягивать не стал, ни к чему это было, говорил ярко и кратко – о тех, кто утратил веру, сошел с пути истинного, стал яриться и упрямиться в неверии своем. Епископ говорил о том, что тех, кто упорствует в ереси своей, настигнет кара Господня.
– Остерегайтесь в слепоте своей дерзостью своею гневить Господа нашего всемогущего, ибо