Потом в этой тишине откуда-то взялся пьяный парень в белой рубахе, он шел вдоль улицы и пел, одну только фразу — «Пойдем, любимая моя, березкой полюбуемся…». Из проулка вывернулась телега, уставленная большими молочными бидонами, застучала по дороге и покатилась к лесу… Он побежал, догнал и сел. Он трясся на телеге, упершись руками в полок и свесив ноги, и все пел ту же фразу. Напряжение во мне исчезло, и я пошел спать…
Здесь, на Колыме, все было спокойней — может быть, просто я уже был спокойней. Свет переливался через сопки в наш распадок, и тоже было очень тихо, так тихо, что я не скоро услышал, как работает промприбор, километрах в двух отсюда вверх, по ручью.
Есть люди, которые спокойно переносят белые ночи и подолгу могут жить на одном месте — в «Ударнике», например. Да, я чувствовал себя спокойнее, чем раньше, но не настолько еще, чтобы жить здесь всегда. Да и не только здесь, а вообще на одном месте. Вот уже лет пять я ездил по стране с экспедициями. Первый раз уехал почти сразу после школы — только один семестр проучившись в институте. Из института меня не выгнали, сам ушел, объяснив всем, что ошибся в выборе профессии, да и сам в это веря. Друзья нашли мой поступок честным и мужественным, и мне самому хотелось думать, что это так, но в глубине души чувствовал я, что просто испугался. Испугался окончательности: вот стану инженером, — думал я, — буду работать на заводе и жить где-нибудь, всю жизнь на одном месте, и никуда уже не поедешь и ничего, кроме этого, не увидишь… Год я работал в Сибири, потом вернулся, снова поступил — уже в университет, — но теперь каждое лето устраивался в экспедиции, всякий раз забираясь все дальше на Восток и Север. И все места, где я бывал, подсознательно оценивал с точки зрения, как буду здесь жить всю жизнь, и не находил такого места, пока не понял, что дело не в местах, а во мне самом: просто еще не успокоился, не наездился, не нагляделся… Оттого-то и присматривался к шефу и нравился мне он, как моя противоположность, вернее, итог, к которому я должен стремиться — невозмутимость и сосредоточенность человека, познавшего жизнь и занимающегося теперь своим делом…
В воскресенье мы уехали в Сусуман. Отсюда мы собирались вернуться в Магадан, по дороге заехав на озеро Джека Лондона. Я давно мечтал там побывать. Я не знал о нем ничего, но мне нравилось название… Но на почте в Сусумане шефа ожидала телеграмма из института: «Не увлекайтесь севером». На трассе работал еще один отряд, а нам предлагалось осмотреть Охотское побережье. Старик тут же хотел лететь в Магадан, но самолета в этот день не было. Тогда-то мы и сходили на эту сопку, а возвращаясь, перешли какое-то болото и попали прямо в парк.
Это были такие же дикие заросли, как те, сквозь которые мы только что продирались, но здесь были расчищены аллеи и стояли скамейки. В кустах, по обеим сторонам дорожек, просвечивала вода. Был воскресный день, и в парке гуляло много народу. Одолевали комары, но никто не обращал на это внимания. На стадионе играли в футбол. Рядом в ларьке продавали пиво. Болельщики брали пиво и отходили с ним на скамейки. Они пили его, не торопясь, прямо из бутылок и следили за игрой.
Мы тоже взяли пива и сели на скамейку. Бутылки поставили посередине. Вскоре на поле забили гол, и все заорали. Какой-то парень рядом со мной кричал: «Жми, дави!» Потом он повернулся ко мне и спросил: «Видал?» Вскоре забили ответный, и он снова кричал: «Дави!» и снова спросил: «Видал?» На могучей руке у него была татуировка: холмик с крестом и подпись «Я буду спать спокойно». Но это был здоровый парень, и «спать» он, видно, собирался не скоро. Он уже хорошо выпил, и ему было все равно, кто там выигрывает, на футбольном поле.
— Из Магадана? — спросил он.
— Из Москвы, — сказал я.
— По этому делу? — он кивнул на геологический молоток.
— По этому…
— Здесь все по этому делу. — Он засмеялся. — Я сам здесь по этому делу, понял? Пять лет по этому делу… В Москве где живешь?
— На Красной Пресне.
— На Пресне?! Да мы с тобой земляки! Пересылку там знаешь? Цела пересылка-то?
Я не знал. Тут он полез в карман и достал оттуда бутылку.
— Держи, студент. Давай за пересылку. Чтоб она сгорела… Начальник, за компанию?
Шеф отказался. Он вообще молчал, пока мы говорили. Мы хотели взять еще пиво, но шеф наконец не вытерпел, поднялся.
— Вы идете? — спросил он.
Я тоже встал.
— Ну, давай, прощай. Не сердись, начальник… Привет там, на Пресне. А ты приезжай! Через год, через два, когда захочешь… Знай, что у тебя здесь друг. Я-то здесь еще побуду… Мне здесь нравится. Я теперь здесь ударник, на бульдозере, — подмигнул парень. — Ну, давай!
Мы пошли, я обернулся.
— Ты меня всегда здесь найдешь, — крикнул он.
Шеф молчал и, кажется, был недоволен. Но я такие разговоры люблю. И парень мне понравился…
2. Охотск
Охотск стоит на косе, и попасть в него из аэропорта можно два раза в сутки, по приливу. Мы прилетели после обеда. Был полный отлив, и мы ждали — сначала в аэропорту, а потом на пустынном берегу, куда нас привез автобус. На берегу лежала старая железная баржа и стоял небольшой домик, где можно было спрятаться от ветра. Шеф пошел в этот домик и сел там со своей английской книгой. Я снес туда наш мешок со снаряжением и вышел посмотреть, как идет прилив.
Впереди и далеко в обе стороны была вода, и нельзя было понять, где море. День был пасмурный, и, несмотря на то что было еще рано, быстро садился туман. Дальние холмы и поселок на том берегу едва виднелись. У самой воды стояли люди, и я подошел к ним. Кто-то сказал: «Сопки задурели, дождь будет». Действительно, скоро начался дождь, но небольшой — редкие капли летели по ветру почти параллельно земле.