- Ваш капитан не был одет по форме,- чванливо произнес пленный. - Я думал, что это рядовой солдат. Я могу говорить только с равным или старшим по званию. Извините, доктор, но я не могу считать и вас офицером. Когда доставите меня в свой штаб, я скажу все, что нужно. Теперь вы меня не убьете, надеюсь?..
- Посмотрим,- буркнул Туркин.
- Кто вы? - спросила Надя. - Вы хорошо говорите По-русски.
- Обер-лейтенант Хельмут фон-Румрих. Офицер германского генерального штаба должен знать русский язык, как таблицу умножения. Не думаете же вы, что эта война была для нас неожиданностью… Очень прошу снять или ослабить веревки…
- Не по вкусу? - сурово сказал Туркин. - Если твои придут сюда, все равно прирежу.
- Это было бы нерассудительно,- пожал плечами пленный, насколько это позволяли ему стягивающие веревки. - Добыть меня с таким трудом и лишиться, ничего не узнав…
- Можно подумать, вы давно искали случая сдаться,- презрительно заметила Надя.
- Не иронизируйте. Я, дворянин, офицер германской армии и патриот Германии. Мой дед и отец тоже были офицерами… Но бессмысленно сопротивляться судьбе. Для меня война окончена. Раз я уже попал в плен, я умываю руки.
Надя брезгливо посмотрела на него.
- Чужую кровь не смоешь! Боитесь ответственности?..
Пленный отвернулся.
- Я считаю такой вопрос неуместным,- пробормотал он.
Голос Нади зазвенел от волнения.
- А детей в колодцы бросать считаете уместным?..
Пленный молчал.
- У-у, гад… - замахнулся на него Туркин.
Надя удержала его за руку.
- Не надо, Леша,- поморщившись, сказала она. - Я кажется слышу, где-то скачет всадник…
Прислушались… С каждым мгновением конский топот звучал все явственнее. Все бросились к камням и, приготовив оружие, залегли, ожидая врага. Раненый Маслюков с трудом приподнялся и стиснул пистолет.
Топот приближался. Из-за камней на взмыленной лошади появился почерневший, оборванный Мызников. Он угрюмо спешился и вместо «здравствуйте» сердито произнес:
- Почему вы еще здесь?
- Ты не ранен? - с тревогой спросила Надя.
- Почему вы еще здесь? - сурово повторил Мызников.
- «Северянка» не пришла,- пояснила Надя. - Но где Бровков?..
- Я не ранен,- с усилием сказал Мызников. - Бровков…
Туркин с волнением взглянул на своего капитана.
- Погиб? - прошептал он.
Мызников отвернулся, опустил голову. Надино лицо дрогнуло, по щекам побежали крупные слезы.
Мызников поднял голову и медленно заговорил. Голос его срывался.
- Они подползли совсем близко… Мы отбивались на вершине сопки… Бровков и я… А их группа… Может быть, пятнадцать… Кричали: «Сдавайтесь»… Мы били в упор… Вышли патроны… Бровков встает, граната в руке… «Ты куда?» «Прощай, командир! Уходи, командир!..» Я не успел ничего сказать… Он прыгнул к ним… И сразу взрыв, и стало тихо… Совсем тихо… Никогда не слышал такой тишины!.. «Прощай, командир!… - глухо повторил Мызников. - Уходи, командир!..»
Оге снял шапку.
- Он был хороший солдат,- с гордостью и скорбью произнес норвежец.
- Он матрос! - сжимая автомат, выкрикнул Туркин. - Сто врагов за него угроблю…
- Весь отряд подымем на месть! - грозно промолвил Маслюков.
Наступила тишина, все вспоминали погибшего товарища… Первым прервал это молчание Оге. Надев шапку, он деловито обратился к Мызникову:
- Немцы сюда могут придти?
- Теперь не придут,- успокоил капитан. И, взглянув на пленного, спросил: - Этот все молчит?
- Высказался,- угрюмо ответил Туркин.
- Вызывали «Северянку»?
- Да,- сказала Надя. - Не отвечает.
- Попробуйте еще,- распорядился Мызников.
Туркин снова принялся сигналить. Маслюков, превозмогая боль от раны, подполз к самому краю скалы и стал вглядываться вместе со всеми. Но ответа с моря по прежнему. не было.
Мызников тяжело опустился на мох у камня. Он так нечеловечески устал, что, едва прикоснувшись к камню, мгновенно уснул.
Надя приблизилась к Мызникову, осторожно пристроила ему мешок под голову и бережно укрыла капитана курткой.
- Не надо будить капитана,- с нескрываемой нежностью прошептала она. - Все равно спешить некуда. Надо ждать лодку…
- Наши придут! - упрямо сказал Туркин. - Они обязательно придут! Моряк моряка не подведет!..
Глава восьмая
О САМОМ ГЛАВНОМ
В этот же час в кают-компании гвардейской подводной лодки «Северянка» собрался почти весь экипаж. Не пришли лишь те, кто нес вахту. «Северянка» лежала на грунте, на дне вражеского фиорда, а в ее отсеке шло партийное собрание подводников.
Офицеры и матросы точно выполнили приказание
Логинова. Они переоделись, заменив свои ватники и валенки красивой формой, в которой отправлялись на берег, надели гвардейские ленточки и награды. У Плескача на груди сияла Золотая Звезда, два ордена Ленина и орден Красного Знамени. У Логинова - орден Ленина и орден Красного Знамени. У Орлова - орден Красного Знамени и орден Красной Звезды. Ордена и медали были на груди каждого офицера и матроса «Северянки».
За столом кают-компании сидел президиум - Плескач Логинов, Орлов, электрик Медынский и боцман Шапочка. Остальные стояли вплотную; в отсеке было тесно.
Собрание вел боцман - секретарь партийной организации. Голос у него был тихий, мягкий, не без приятности, с сильным, украинским акцентом. Но он говорил с усилием - дышать в лодке после долгого пребывания под водой стало уже трудно.
- Настроение у нас, товарищи, на сегодняшний день такое, что пять наших комсомольцев и два беспартийных подали заявления в партию. Мы приняли их кандидатами.
С этого дня весь экипаж нашей «Северянки» - коммунисты. Всем - жить, как коммунисты, драться, как коммунисты, умирать, как коммунисты. Кто хочет слова, товарищи? Еще раз предупреждаю - голоса не повышать. И шум лишний и силы надо экономить - кислороду в отсеке не густо… Очищать воздух сейчас нельзя - немцы наверху услышат работу механизмов. Пусть думают, что нас потопили. Кому трудно - дыши через патрон регенерации. Кто просит слова?..
Один из матросов поднял руку.
- Торпедист товарищ Яремчук,- объявил Шапочка.
Яремчук снял бескозырку.
- Спасибо, товарищи,- сказал он и остановился. Удушье мешало ему говорить. Он выждал мгновение и продолжал, напрягая силы: - Сказал я вам, что хочу в этот бой идти коммунистом, и вы уважили мою просьбу.
Знаете вы - у меня три брата пали в боях и вся семья погибла. За эту кровь - кто, кроме меня, с фашистов взыщет? Пусть другой много врагов убьет, так ведь это не я. А я свое взять должен. Есть у меня к собранию еще одна просьба. Я готовил торпеды для носовых аппаратов. Прошу - пусть из первого номера пойдет торпеда за мою семью. Прошу написать: «Месть за погибшую семью подводника коммуниста Яремчука»…
- Возражений не будет?-спросил у собрания Шапочка.- Уважим заявление товарища Яремчука.
Яремчук негромко Повторил:
- Спасибо, товарищи!
Попросил слова другой матрос.
- Электрик товарищ Ведерников,- объявил боцман.
- Дорогие братья матросы, - сказал Ведерников.- Нет у меня ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата. С детства я сирота. Не за семью свою мщу я врагу, за любимую Родину советскую. И пока ходят по морю наши корабли, пока есть хоть один моряк - не жить фашистам на белом свете!.. Как электрик, заверяю товарищей коммунистов