Мызников приоткрыл глаза и тотчас же обратился к Туркину.
- Нет «Северянки»?-но, услышав отрицательный ответ, повернулся к Наде. - А ты меня теперь не пропишешь на бюро?-лукаво спросил он.
- Не смейся,- застенчиво шепнула Надя.- Не будь злопамятен. Я ведь женщина.
- Чего же ты хочешь, о женщина?.. - любовно спросил Мызников.
- Чего?.. - переспросила Надя и засмеялась. - Хочу нравиться. Хочу, чтобы меня любили. Хочу, чтобы мне делали признания.
- «Хочу получать письма от Никишина»… - ревниво поддразнил Мызников.
- Да, и письма от Никишина! Это ведь тоже признания.
- Очень хочешь, чтобы тебя любили?..
- Очень.
- Так, как я тебя?
- Нет! - ответила Надя. - Как я тебя. И даже немножечко больше.
- А война? - напомнил Мызников.
- Ну, что ж война… Я воюю не потому, что это моя профессия. Я воюю потому, что не хочу войны. Потому, что хочу жить спокойно, среди свободных и счастливых людей. Потому, что хочу счастья для себя и для всех, для Родины. Очень хорошо будет после войны! - продолжала Надя. - Мы построим новые города. Новый Минск. Новый Смоленск. Даже Новгород, может, назовем Новый Новгород… Какая радость будет в тот день, когда наступит мир!..
…Все снова напряженно вглядывались в море, скрытое ночной мглой.
- Огонь!.. - воскликнул вдруг Маслюков. - Пишет! Ах, вы, «сигнальщики»!.. Пишет «Северянка»!
Сначала робко, а потом отчетливей замерцал вдали зеленый огонек.
Все поднялись на ноги.
- Счастливого пути, друзья! - крикнул Оге торжествующе. - Передайте спасибо вашей великой стране… Спасибо за все Сталину. Мы будем бороться. И наша родина будет свободной!..
- Спасибо! Все передам… - ответил Мызннков. И обратился к разведчикам: - В шлюпку!.. Грузи фашиста, Туркин. Ты, Надя, поведешь Маслюкова.
- Я бы и сам дошел, - сказал раненый Маслюков.
Но Надя все же помогала ему подняться.
Туркин достал нож, разрезал веревки на ногах пленного. Немец встал, разминаясь.
- Какой у тебя нож? - спросил Оге Туркина. И, сняв с себя нож, предложил: - Возьми, товарищ. Будешь помнить.
- Спасибо, друг, - растроганно сказал Туркин.- Никогда с ним не расстанусь, никогда тебя не забуду. Возьми же мой взамен…
Он взял подарок Оге и отдал рыбаку свой нож. Они крепко пожали друг другу руки.
- А ты, капитан, - сказал Оге, обращаясь к Мызникову, - возьми мою трубку. Это для мужчины большая память о друге.
- Большая память, Оге… - подтвердил Мызников.- Кури мою, Оге, вспоминай…
Он принял трубку норвежца и отдал ему свою.
- Тебе - мою табакерку, - сказал Маслюкову Оге и протянул ему маленькую коробочку.
- А тебе - мой кисет, - ответил Маслюков. И, покопавшись, достал его из кармана. - Его пионерки вышивали.
- Тебе, Надя, - обернулся к девушке старик, - я подарю компас…
И, снимая компас с руки, добавил:
- Пусть он ведет тебя к счастью.
Надя обняла и расцеловала старика.
- Спасибо, родной!.. Возьми мой маленький браунинг. Я его на поле боя добыла…
- Благодарю.
Надя вздохнула над морем полной грудью.
- Вот оно, возвращение к жизни, - прошептала девушка.
Мызников подал знак, и все тронулись в путь.
Гуськом, осторожно разведчики спускались со скалы к морю и исчезали. Снизу послышался сначала легкий говор, а затем и плеск весел.
Оге, проводив друзей, снова вышел на скалу. Издалека доносился заглушенный прибоем голос Туркина: «Привет Тулейфу… До свиданья, друг!..»
Оге поднял руку, торжественно отдавая прощальный привет. Плеск весел вскоре утих, и только прибой продолжал с грохотом ударять в берег. Но Оге еще долго стоял на гребне скалы над ночным морем, салютуя ушедшим товарищам.
Глава одиннадцатая
СЛАВА БЕССТРАШНЫХ
Подводная лодка возвращалась в родную базу, и все снова были вместе. Шли в зоне противника, в подводном положении, временами поднимая перископ.
В центральном посту у перископа нес вахту минер Мельничанский.
Плескач, Логинов и Орлов, сгруппировавшись около Мельничанского, озабоченно совещались о чем-то. У рулей по обыкновению действовал боцман Шапочка. Меха-ник Новгородцев за что-то выговаривал трюмному машинисту. Словом, все было, как всегда, и все-таки что-то произошло. Какое-то волнение, беспокойство выражали все лица.
Достаточно было заглянуть в кают-компанию подводной лодки, чтобы понять, в чем дело.
На обеденном столе, превращенном в операционный, лежал раненый старпом Евсеев. Сахаджиев поддерживал его, помогая Наде. Надя и Никишин в белых халатах перевязывали раненого.
- Ну, вот и все в порядке, - продолжая хлопотать, сказала Надя. - Больно было, Аркадий?..
- Не очень… - с трудом промолвил Евсеев. - Спасибо, Надя… - Он повернул голову к Сахаджиеву. - И тебе, Жора…
Сахаджиев ободряюще посмотрел на раненого.
В кают-компанию вошли Плескач. Логинов и Орлов.
- Ну, как раненый? - спросил Плескач Надю.
Надя замялась. Она была заметно расстроена и не могла этого скрыть.
- Ранение серьезное, - уклончиво сказала девушка. - Осколок пробил грудную клетку, левое легкое… Близко от области сердца.. Застрял под лопаткой… Операцию здесь, конечно, делать нельзя. Подождем до возвращения в базу. Теперь уж недолго… Заражения не будет, об этом только я и могла позаботиться… Кто делал первую перевязку?
- Неправильно? - нахмурился Плескач.
- Наоборот, очень умело.
- Боцман Шапочка, - ответил Наде Логинов. - Он у нас и за фельдшера, специально учился. Зато можем доктора не брать в поход, человеком меньше, в лодке просторнее. Народ у нас отборный, здоровый, в море болеют редко - что тут доктору делать?.,
- А если бой?.. - возразила Надя.
- Надводный бой - это же исключение, - сказал
Орлов. - А под водой какие ранения? Инвалиды у нас редкость. Накроет глубинная бомба-тогда все соленой водички хлебнем - ни один не спасется. А не накроет - весь экипаж в целости!
Он посмотрел на Евсеева и сочувственно покачал головой.
- Никто и не заметил, когда его ранили, - рассказывал Логинов Наде. - Выбегаю на мостик - ночь, светло от пожара. «Рупрехт» горит! Два сторожевика сразу открыли по нас огонь. Снаряды не попадают, рядом рвутся, а трассирующие пули бьют прямо по палубе, по нас… Мы тоже открыли огонь, отбиваемся… А «Принц Рупрехт», в пламени и дыму, погружается. Прошли мы над сетью, командую - погружаться… Все - в люк. Смотрю, один силуэт поодаль остался. Сидит на мостике старпом, привалился спиной к нактоузу, ноги разбросал, голова повисла. Я - к нему. «Ранен?» Молчит. Подхватил его на плечо и в люк. Захлопнул крышку, спускаюсь по трапу, чувствую под пальцами теплое, влажное… Весь в крови. Матросы сразу его на стол. Никишин сам сначала за старпома взялся, он же у нас санитар. Боцману никак отойти нельзя было. Нас еще целый час потом глубинными бомбами гоняли. Но мы уже чувствовали себя на курорте. Вот, там, в бухте «Чулок», действительно, беспокойно было.
- Моментик был там крутой… - признался Орлов.
- Все вспомнили, все передумали в эти минуты, наверное? - спросила Надя.
- Нет, - покачал головой Логинов. - В жизни это не так. Думаешь только о том, как спасти лодку, как увести лодку. Все