Четырнадцать месяцев миновало с того сырого августовского вечера, когда исчезла Керри Макграт. Страйд так часто восстанавливал в памяти ее последний день, что мог просматривать его как фильм. Он закрывал глаза и отчетливо видел ее лицо, до последней веснушки у губ, три тонкие золотые сережки-колечки в мочке левого уха. Он слышал смех Керри, такой же веселый, как и на видеокассете, отснятой в день ее рождения, просмотренной им не менее сотни раз. Образ, который он носил в себе, был настолько живым, что казалось, будто и сама она жива.

Но Страйд знал, что ее давно нет. Веселая хохотушка Керри, столь реальная для него, превратилась в полуистлевший отвратительный труп, лежавший где-то в зарослях леса, так и не обнаруженный в ходе многочисленных поисков. Больше всего Страйду хотелось знать, кто и почему убил Керри.

И вот теперь еще одно исчезновение, и опять пропала несовершеннолетняя.

Ожидая зеленого света светофора, Страйд взглянул в боковое зеркальце «бронко» и поймал в нем отражение своих хмурых темно-карих глаз. Когда Синди хотела поддразнить его, она называла их пиратскими. Почти черные, горящие, настороженные. Но такими они были год назад. До того как сначала какой-то изувер убил Керри и остался безнаказанным, а вскоре после этого в лапы другого изувера попала Синди. Пережитая трагедия состарила его, потушила блеск в глазах. Рассматривая в зеркале свое лицо, Джонатан видел, как оно осунулось и помрачнело, лоб прорезали глубокие морщины. Короткие черные волосы, с тонкими прожилками седины, были нечесаны и свисали на лоб слипшимися прядями. Страйду было сорок пять, но он ощущал себя на пятьдесят.

Страйд лихо повернул свой заляпанный грязью «бронко» на небольшую старенькую улочку возле университета, на которой жили Грэм и Эмили. Он знал, чего ему следует ожидать. По воскресеньям в одиннадцать часов вечера здесь, как правило, тихо и пустынно. Но только не сегодня. От включенных автомобильных фар и телевизионных софитов было светло как днем. Жители высыпали на улицу и толпились во двориках у своих домов, с удивлением и страхом взирая на происходящее и перешептываясь. В ушах звенело от писка и треска работающих полицейских раций.

Дом Стоунеров окружали полицейские в форме, оттесняя от него репортеров и зевак. Страйд остановился рядом с машиной, и его сразу облепили репортеры. Он с трудом открыл дверь и вышел из машины.

– Привет, привет. Не так быстро, ребята, давайте немного подождем, – пробормотал он, кивая репортерам и закрывая глаза от слепящего света.

Он стал медленно проталкиваться сквозь толпу журналистов, но один из корреспондентов, высокий, атлетического сложения негр, преградил ему путь, поднес к губам микрофон и махнул рукой оператору. Тот поправил на плече камеру и начал съемку.

– Вам не кажется, мистер Страйд, что у нас появился маньяк-убийца? – пророкотал Птичка Финч глубоким чистым голосом, похожим на звук валторны. Его настоящее имя было Джей, но в Миннесоте его звали Птичкой. В недавнем прошлом звезда баскетбола, ключевой игрок команды «Гофер», теперь он работал ведущим одного из самых популярных телевизионных ток-шоу, «Шокирующие факты».

Страйду пришлось выпрямиться во весь рост, чтобы смотреть ему в лицо. Финч был в идеально сшитом двубортном костюме темно-синего цвета, из-под рукавов пиджака выглядывали полтора сантиметра белоснежных манжет. На указательном пальце правой лапищи Финча, в которой тот держал микрофон, Страйд заметил университетский перстень.

– А неплохой у тебя костюм сегодня, Птичка, – съязвил Страйд. – Ты сюда что, прямо из оперы?

Послышались смешки репортеров. Финч стоял, невозмутимо глядя на Страйда своими черными как уголь глазами. По его обритой голове бегали огоньки прожекторов.

– Так вы признаете, лейтенант, что девушек убивает какой-то извращенец? А вы помните, как в прошлом году вы обещали нам законность и порядок? И когда же вы начнете его выполнять? Родители ждут от вас вразумительного ответа.

– Собираешься баллотироваться на пост мэра? Проводи рекламную кампанию. Только не здесь. – Одной рукой Страйд прикрыл объектив камеры, другой достал из кармана полицейский значок, сунул его под нос Финчу. – Отойди в сторону, дай пройти.

Репортер не двигался. Тогда Страйд двинулся прямо на него. Финч отступил. Проходя мимо него, Страйд будто случайно сильно толкнул репортера плечом и направился к дому Стоунеров, огороженному со стороны улицы желтой полицейской лентой. Репортеры неотступно следовали за ним. Страйд нагнулся, поднырнул под ленту, выпрямился, махнул рукой ближайшему полицейскому, худощавому парню лет двадцати с ярко-рыжими спутанными волосами.

– Слушаю вас, лейтенант, – проговорил он, подскакивая к Страйду.

Тот прошептал ему на ухо:

– Ни под каким видом не подпускай к дому этих гадов.

Полицейский усмехнулся, ответив:

– Ясно.

Страйд неторопливо прошел в центр идеально подстриженной лужайки дома Стоунеров и поприветствовал Мэгги Бэй, старшего сержанта отдела расследований, которым он руководил. Та в этот момент отрывистым строгим голосом отдавала приказы окружившим ее полицейским. В Мэгги было меньше ста шестидесяти сантиметров росту включая пятисантиметровые подошвы ее черных ботинок. Среди рослых офицеров она казалась крошечной, но держалась настолько уверенно и независимо, что тот, в кого она тыкала миниатюрным пальчиком, невольно застывал.

Дом Стоунеров, окруженный массивными дубами, уже растерявшими свою листву, находился в конце небольшой тесной аллеи. Трехэтажное строение, прочное, надежное, возведенное из кирпича и сосны, с учетом морозных зим, какие в Миннесоте случаются нередко, казалось осколком далекого прошлого. От улицы к его массивной двери вела извилистая узенькая тропинка. С восточной стороны дома, возле поросшего кустарником оврага, стоял небольшой раздельный гараж на две машины. Дорога от него уходила в боковой проулок. У ворот одного из гаражей Страйд заметил красный «фольксваген-жук». Автомобиль Рейчел. Кровавый жук, как она его называла.

– Добро пожаловать. В самый раз приехали.

Страйд посмотрел на Мэгги, присоединившуюся к нему на лужайке. Черные как смоль волосы девушки были подстрижены кругом, отчего голова напоминала шар. Челка на лбу свисала до самых бровей.