— Нет, это означает лишь то, что своё счастье он должен искать среди себе подобных. Сам по себе брак с неравной тебе уже означает несчастье. Несчастье взаимного непонимания, взаимной ограниченности…
— Не могу с вами согласиться. Настанет день, — я заговорила уже словами Георгия, — когда сословные противоречия, в том числе в нашей империи, будут стёрты. Так уже было раньше, в Англии, например…
— И чем всё кончилось? Всё равно всё вернулось на круги своя. Против воли Аллаха средства нет.
— Неужто Его воля в том состоит, чтобы указывать человеку, что для него лучше, отводя от него то, что он избрал для себя сам?
— В Коране сказано: «Не равны скверное и благое, даже если изобилие скверного понравилось тебе… Аллах ведает, что для человека благо, ибо душа человека повелевает зло всегда…»
«Бог мой, — подумала я, — и вот эту галиматью мой отец считает священным писанием? Да кто вообще мог до такого додуматься?.. С этим человеком мы точно ни до чего не договоримся…»
Хабиб ушёл, вернулся отец, стал что-то говорить о грядущей свадьбе, но я его не слышала — казалось, всё это происходило не со мной. Бессонная ночь дала о себе знать. Я валилась с ног.
Спала я в те дни скверно, кошмары мне снились, и вообще граница между сном и явью словно бы стёрлась. Не понять было, где кончается одно и начинается другое. Потому все остальные события, пришедшиеся на то время, для меня проплыли словно в бреду. Я узнала от каких-то людей, что в самый канун сватовства Хабиба ко мне Георгий всё же убил его и скрылся где-то в горах. Помню, что мне стало больно и обидно не от того даже, что неприятный мне человек погиб, а от того, что Георгий сделал это непонятно зачем — ему теперь вечно скрываться или отправляться на каторгу, а я как же? Ради чего было делать это, если нам всё равно не суждено будет быть подле друг друга и делать друг друга счастливыми?
Скоро, правда, всё изменилось. Не сговариваясь, мы снова встретились в том же саду. Я снова вышла попить воды и встретила его, своего Чёрного Георгия. Я уже тогда стала звать его этим именем, ведь он был и с волос, и с глаз чёрный как смоль, что делало его каким-то особенно красивым для меня, в отличие от остальных, кто имел смуглые черты лица. Иссиня-чёрные усы и волосы, жгучий взгляд — ну куда от этого всего было деться бедной неискушённой девице?
В ту ночь он был особенно зол. Он, не спрашивая, схватил меня и усадил на коня, который ожидал за забором. Спросил, могу ли я ездить — благо, этому я была обучена с детства. Мы скакали, не разбирая дороги, а мне и вовсе казалось, что я спала или была в каком-то бреду. И только когда к утру мы почти доскакали до границы с Австрией, он решился сказать мне правду…
Чуть позже, уже после смерти Георгия, русский поэт Пушкин напишет об этом:
Не два волка в овраге грызутся,Отец с сыном в пещере бранятся.Старый Петро сына укоряет:«Бунтовщик ты, злодей проклятый!Не боишься ты господа бога,Где тебе с султаном тягаться,Воевать с белградским пашою!Аль о двух головах ты родился?Пропадай ты себе, окаянный,Да зачем ты всю Сербию губишь?»Отвечает Георгий угрюмо:«Из ума, старик, видно, выжил,Коли лаешь безумные речи».Старый Петро пуще осердился,Пуще он бранится, бушует.Хочет он отправиться в Белград,Туркам выдать ослушного сына,Объявить убежище сербов.Он из тёмной пещеры выходит;Георгий старика догоняет:«Воротися, отец, воротися!Отпусти мне невольное слово».Старый Петро не слушает, грозится:«Вот ужо, разбойник, тебе будет!»Сын ему вперёд забегает,Старику кланяется в ноги.Не взглянул на сына старый Петро.Догоняет вновь его ГеоргийИ хватает за сивую косу.«Воротись, ради господа бога:Не введи ты меня в искушенье!»Отпихнул старик его сердитоИ пошёл по белградской дороге.Горько, горько Георгий заплакал,Пистолет из-за пояса вынул,Взвёл курок, да и выстрелил тут же.Закричал Петро, зашатавшись:«Помоги мне, Георгий, я ранен!»И упал на дорогу бездыханен.Сын бегом в пещеру воротился;Его мать вышла ему навстречу.«Что, Георгий, куда делся Петро?»Отвечает Георгий сурово:«За обедом старик пьян напилсяИ заснул на белградской дороге».Догадалась она, завопила:«Будь же богом проклят ты, чёрный,Коль убил ты отца родного!»С той поры Георгий ПетровичУ людей прозывается Чёрный.Да, Георгий убил отца, который уговаривал его сдаться властям. А после решился украсть меня. Последнее решение его было правильным, мне бы в пашалыке жизни не было как с ним, так без него. Но ведь не додумался бы он до такого, не убив родного отца!..
Страшен и тяжек был его поступок — когда-нибудь он ещё обязательно ответит за него и перед Богом, и перед людьми. А пока он получил то, чего хотел — да чего там, этого хотели мы оба. Мы получили человеческое счастье, которого оба так жаждали. Мы уехали в Тополь, где жили несколько лет довольно счастливо. Георгий поступил на регулярную службу, а я ждала его из караулов и походов. Я была спокойна за него. Но что-то сильнее нас манило обоих назад, в пашалык. Как преступников тянуло нас на место преступления — но не чтобы совершить новое, а чтобы покаяться и понять, что сербы без Сербии не живут.
Елена (продолжение)
Теперь я мысленно возвращаюсь к деталям нашего бегства. После этого всепоглощающего дурмана, кромешной тьмы, в которую я оказалась вовлечена по причине своей горячечной влюблённости — я сама уже не знала, стоило ли оно того, так ли я люблю, как сама себе вообразила. Георгий, словно горный орёл, утащил меня от привычных мне мест в свою заоблачную пещеру. И хотя, конечно, он не был мне чужим человеком, но, пожалуй, был единственным связующим звеном между мной и всем тем, что я любила — родиной, отцом и матерью, чувством юности и свободы. Да, именно юности и свободы — после нашего бегства в Австрию я могла сказать о себе, что постарела. Нет, у меня не стали болеть члены, мои волосы не обелила седина, но внутри меня перестал полыхать тот затяжной пожар, что способен довести до глупости и равно — до высочайшей степени внутреннего ликования. Этот пожар свойственен всем молодым. Я же, оказавшись на чужбине, остыла и успокоилась, как это обычно бывает с очень взрослыми или даже пожилыми людьми.
Во многом этому способствовало состояние Георгия. Первые дни или даже недели, месяцы нашей жизни в Тополе он места себе не мог найти. У него не было работы, а мы едва сводили концы с концами, благодаря моим случайным заработкам. Он не ел и не пил, и своим опустошённым, несчастным видом меня саму словно сводил