— Да, это произойдёт сразу после того, как вы отпустите меня, господа журналисты.
— Почему, если съёмки будут проходить в Чехии, ваш билет заказан в Сараево?
— Вы задаёте вопросы, не относящиеся к фильму. Благодарю вас, пресс-конференция окончена…
— Последний вопрос. Каково рабочее название фильма?
— «Хостел».
— Но почему «Хостел»?
— Могут быть у режиссёра профессиональные тайны? Не загоняйте меня в угол, господа, вы снижаете рейтинг фильма в глазах будущих зрителей.
В аэропорту вся съёмочная группа была спустя час. Впритык успев на регистрацию, наскоро попрощавшись с жёнами и детьми, сотрудники Юнивёрсала и актёры заняли места в зафрахтованном самолёте, который вылетел без задержки — в 17:40.
Вечером в аэропорту Сараево их встретили, как и договаривались, люди Драгана. Сам он не приехал — было поздно, да и работы сегодня никакой не намечалось. Планировалось разместиться в отеле и отдохнуть, чтобы утром, с места в карьер, приступить к работе.
Около 11 часов несколько чёрных мерседесов и один матовый микроавтобус той же фирмы были у ворот гостиницы. Драган вышел из машины, чтобы поприветствовать американских коллег.
— Рад видеть вас на сербской земле, дамы и господа, — он протянул руку Элаю. Они тепло поздоровались.
— Когда в последний раз сербы говорили это американцам? — горько пошутил Дерек Ричардсон, исполнитель одной из главных ролей.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — отмахнулся Драган и жестом пригласил гостей усаживаться по машинам. Они с Ротом ехали вместе.
— Послушай, — спросил Драган, когда они остались в машине вдвоём. От водителя пассажиров, сидевших на заднем сиденье, отделяло плотное воздухонепроницаемое стекло. — Они знают, кто я такой?
— Нет. Это посеет панику среди моих коллег, а мне с ними ещё работать. Сам понимаешь…
— Но как ты им потом всё объяснишь?
— Как знать, может, ещё и не придётся. Меня больше занимает другой вопрос.
— ???
— Ты не боишься, что после съёмок с бизнесом придётся покончить? Начнётся резонанс, общественное внимание… Шила в мешке не утаишь.
— Нет, не боюсь. Здесь есть несколько причин. Во-первых, без надёжных контактов с местной полицией и Интерполом я не смог бы столько лет содержать и обслуживать столь… специфический проект. Причём связи уходят корнями очень глубоко — настолько глубоко, что вырвать их не получится, это подорвёт всю подземную древесную систему. А, во-вторых, даже если что-то и случится, что маловероятно, то жалеть об этом я не стану. Всё это на протяжении последнего года я делал во имя одного человека, а его больше нет.
— Дай угадаю. Его тоже принесли в жертву? На него поступил заказ?
— Нет, тут другое. Видишь ли, раньше я любил дело, которому служил, как мне казалось, отдавался ему со всем рвением, что было у меня в душе. А сейчас ненавижу. А когда человек начинает ненавидеть свою работу, работу пора менять. Или вовсе уходить на покой — всему выходит срок, и машинам, и людям.
— Это из-за того человека? Из-за того, что он погиб?
— Да, но виновата не собственно организация. Виноваты те, кто за ней стоял все эти годы — акулы мирового капитала, как раньше писали в учебниках той страны, в которой я вырос и на которую тоже достаточно долго гнул спину. Сначала у станка, потом с автоматом в руках. Они начали всё это. Месть — вещь благородная, но с ней нужно быть аккуратным. Нужно следить, чтобы месть не превратилась в источник удовлетворения ежедневных потребностей. Я где-то эту грань упустил, но тот человек, о котором мы начали говорить, обратил моё внимание на недосмотр. Когда я всё понял, было уже поздно — маховик раскрутился донельзя…
— А что сейчас? Синдикат работает? Колёса маховика вращаются?
— Сейчас, как видишь, ты причиняешь мне убытки своими съёмками.
— И большие убытки? Дорого?
— Не дороже человеческой жизни.
— Так, может, расскажешь мне о том, кто способен даже в таком суровом человеке, как ты, пробудить сентиментального правдолюбца?
Драган с некоторым презрением посмотрел на своего собеседника — тон его казался ему надменным и вычурным.
— Мы приехали.
Картина, открывшаяся взору членов съёмочной группы, ужасала и несколько шокировала. Перед ними стояло огромное — длинное, но не очень высокое — этажа в четыре — здание старой постройки. Когда-то здесь были нормальные подъездные пути, но война разрушила их и оставила лишь направления. Однако ворота были крепкие, надёжно охранялись. По бокам от пути следования кортежа располагались вольеры с собаками — всё как и положено в подобных случаях. Само здание, серое, мрачное, больше напоминало некий заброшенный завод или мастерскую. В небо тянулась огромная дымовая труба.
— А это здесь зачем? Ты же говорил, что это была лечебница для душевнобольных.
— Для буйных. В основном для преступников.
— А труба?
— А их отапливать, по-твоему, не надо? Зимы здесь холодные, да и горы недалеко — это всё же не Америка.
Путь внутрь лежал через проходную. Она была разбита и разгромлена. Некогда она занимала два этажа, но сейчас от помещения осталась лишь маленькая каморка да следы былого величия — каркасные сваи да балочные перекрытия.
— А плиты куда дели?
— Что-то разрушено в результате ваших бомбёжек, что-то местные хулиганы да мародёры растащили.
Но самое интересное начиналось потом.
Весь корпус, дорога в который лежала через проходную, занимал четыре этажа с подвалом и чердаком. Подвал использовался для переодевания — там размещались специальные большие комнаты типа раздевалок или гардеробных, а также душевые. Там каждый приезжающий имел возможность переодеться в любой костюм, какой ему было угодно — обычно, по словам Драгана, дресс-предпочтения озвучивались в канун приезда дорогого гостя в столицу Сербии. Здесь, как в театре, костюмы были на любой вкус — и маски чумных докторов, и кожаные комбинезоны, и латексные облегающие одеяния, и латы древних рыцарей, и тоги римских императоров.
Этажом выше начиналось основное место действия. Здешние боксы были оборудованы различными столярными инструментами — тесаками, отвёртками, ножами, пилами, резаками, ножовками, зубилами, — верстаками, а также простыми незамысловатыми стульями или табуретами, привинченными к полу. Дверь каждого бокса запиралась на электронный замок — и открывалась с пульта охраны, расположенного в конце коридора. Там же сидел дневальный, который с помощью мониторов отслеживал происходящее в каждой из изолированных комнат. Стены здесь были толстые, а потолки низкие. Освещение тусклое, в лучах которого едва можно было различить очертания собеседника — другого редкие и маломощные флуоресцентные лампы не могли создать, да и ни к чему оно было здесь. Окон, понятно, не было ни в коридоре, ни в камерах — буйным больным дневной свет был не положен.
Передвижение между этажами осуществлялось с помощью старого механического лифта. Полы, стены, потолки — всё, казалось, было пропитано кровью, хотя внешних следов этого найти было нельзя, Драган подготовился к приезду гостей и поручил своим людям навести здесь идеальную чистоту. Давило здесь всё — начиная от потолков