— Тебе кажется, ты напал на след давней подруги твоей дочери…
— Она не просто подруга! Нола спасла жизнь Мэгги!
— И теперь ты обязан спасти ее жизнь? Оплатить кармический долг?
— Ты не понимаешь. Мы же ее знали. Вся община хорошо ее знала. Она подарила моей дочери лишний год жизни.
— Что достойно похвалы. Я понимаю твое желание воздать ей должное, но ты, Зигги, суешь голову в пекло. Не в костерок на природе, способный лишь слегка опалить уши. В этом костре ты сгоришь дотла. Как сгорела она.
— Мне что теперь, забыть о существовании Нолы? А если ей нужна помощь? Даже если сделать вид, что я ее не знал, труп в морге — кем бы ни была эта девушка — она ведь тоже чей-то ребенок! Кто-то же ее растил, расчесывал ей волосы, каждый год делал снимки первого дня в школе. А мы должны сидеть сложа руки, зная, что ее неправильно опознали?
Пушкарь не ответил. Ответа и не требовалось. Во время первых же недель совместной службы в Довере мастер-сержант и Зиг установили, что один из их начальников отправлял неопознанные останки — случайные кости, пальцы, даже целые ноги — на ближайшую свалку, чтобы расчистить хранилище. Останки были старыми, не поддающимися идентификации, и занимали драгоценное место в холодильниках. Пушкарь и Зиг были новичками, им полагалось помалкивать и не высовываться. Зачем раскачивать лодку, рискуя работой или военной карьерой? Затем, что так с останками павших братьев и сестер не поступают. Через день они вдвоем представили полковнику рапорт. Их непосредственный начальник вскоре «добровольно» ушел в отставку.
— Я готов заниматься этим делом в одиночку, — сказал Зиг.
— Ты и так занимаешься им в одиночку, — буркнул Пушкарь, ткнув в него хоккейной клюшкой.
— Они тебя здорово напугали, как я посмотрю? — спросил Зиг.
— Не они. Он.
Зиг в недоумении приподнял бровь.
— Ты, похоже, даже не знаешь, с кем связался? — сказал Пушкарь, протягивая руку за пультом телевизора.
Нажатие кнопки включило канал Си-эн-эн вместо видеоигры. На экране в темном гараже мерцали жуткие кадры катастрофы.
— Самолет Нолы… о нем сейчас во всех новостях говорят, — пояснил Пушкарь. Камера сделала наезд на небольшой помятый самолет на снегу. Вверх поднимались кольца дыма, однако фюзеляж выглядел практически неповрежденным. Дверь гаража никто не открывал, но Зигу показалось, что из нее потянуло ледяным холодом.
— Ты действительно не знаешь, кто еще был на борту?
4
* * *Не прошло и часа, как Зиг был дома. Коврик на крыльце у входа оказался сдвинут в сторону. Выругавшись в адрес почтового курьера, Зиг тычком ноги вернул коврик на место и отправился на кухню.
Из левого кармана он достал и бросил в мусорное ведро счет за обед и самоклеящийся листок для заметок. Из правого вынул перочинный нож, пятнадцатисантиметровую линейку и «бумажник» — тонкую стопку банкнот, кредитных карт и водительские права, перетянутые толстой красной резинкой. Зиг не носил с собой фотографий и прочих реликвий. Каждый день имея дело с мертвецами, он остро сознавал: с собой на тот свет ничего не захватишь.
В прошлом году он прочитал разафишированную книгу, в которой говорилось, что для обретения истинного счастья необходимо освободить свою жизнь от всего лишнего, выбросить все, чем редко пользуешься, и оставить только те вещи, которые приносят удовлетворение. Зигу приносили удовлетворение стамески, резцы, сверлильный станок и видавший виды верстак, которые он держал на втором этаже в спальне, превращенной в мастерскую. И еще «дамы».
Захватив пиво, он вышел в небольшой двор, где на бетонных цоколях стояли белые деревянные коробы с неумело выточенными «ласточкиными хвостами» на углах. Шипы он вырезал сам ножовкой и долотом. Коробы были размером с офисный шкаф для бумаг на два ящика, посредине высверлена дырка. Красно-желтая табличка на боку предупреждала: «Осторожно! Злые пчелы».
Пчелы были отнюдь не злые. Особенно этот рой, с удивительно спокойной маткой. Табличка играла роль пугала для соседских детей, чтобы те не лезли в самое укромное для Зига место.
— Добрый вечер, дамы! — произнес Зиг, приближаясь к деревянному улью на сорок тысяч обитателей. Свой самый первый улей он завел еще в колледже на модных у хиппи уроках по животноводству и фермерскому делу. Когда настала его очередь ухаживать за пасекой преподавателя, Зиг закатил глаза. Другие одноклассники это занятие тоже не любили.
Однако с первого же дня Зига поразило, что каждый член пчелиной семьи всю свою жизнь строго выполнял одну и ту же конкретную задачу. Пчелы-охранницы стерегли улей, пчелы-кормилицы заботились о молодняке, пчелы-строительницы с непостижимой математической точностью создавали шестигранные соты-жилища.
В семье имелись даже пчелы-могильщицы, относившие мертвых сородичей за сотни метров от улья. Эта работа была Зигу хорошо знакома. Люди тоже имели свое предназначение в жизни. Но почему пчелы целиком, без тени сомнений, поглощены одной и той же задачей? Они старались не только для матки, но и друг для друга, всей общины. Как можно не восхищаться столь совершенным миром?
— Все в порядке? — спросил Зиг, заранее зная ответ.
В поздний час в холодную погоду рой затихал. Зиг подошел, достал телефон, включил «фонарик». Что-то подозрительно.
Он прислонил ухо к улью. Тихо. Придвинул лицо вплотную к летку — круглой дырке, вырезанной в деревянной стенке. Сторожевые пчелы, всегда сидевшие у входа в улей, должны были вылететь наружу.
Опять ничего.
Зиг вставил палец в пивную бутылку и негромко постучал ею по деревянной стенке. Звук разбудил нескольких пчел. Потом проснулись остальные, раздался низкий гул — обволакивающий, успокаивающий, желанный.
— М-м-м-м-м-м…
Первые десять лет после рождения дочери Зиг навещал малышку каждую ночь, смотрел, как поднимается и опускается ее грудь, проверял, дышит ли она. Гудение пчел давало похожее успокоение. Мол, все нормально, даже если в глубине души он понимал, что это не так.
— Спокойной ночи, дамы, — сказал Зиг.
Каждую осень после оплодотворения матки пчелы убивали всех трутней. На данный момент в улье оставались только пчелы женского пола.
— Спасибо, что ужалили рябого пацана, швырнувшего в улей бейсбольный мяч. В этом году меда он не дождется.
Любой человек в жизни либо что-то создает, либо что-то разрушает. Разрушение Зиг наблюдал каждый день. Пасека служила для него отдушиной.
— Новых сообщений нет, — деревянным голосом сообщил старый автоответчик, когда Зиг вернулся на кухню.
Откинув крышку лэптопа, он устроился в уголке для завтрака, на который потратил почти год работы, выпиливая «ласточкины хвосты». На экране распустился «Фейсбук». Зиг всегда посещал только одну страницу.
Страницу Чармейн Кларк.
Каждый день он