Бабушка обладала даром Ясновидения Первого Порядка – способностью видеть прошлое. Матушке присуще Ясновидение Третьего Порядка – способность видеть будущее, – но я бы предпочла, чтобы у нее был дар к Ясновидению какого-то иного порядка, одного из остальных двух. Ведь тогда для доведывания я могла бы обратиться к другому Заклинателю или Заклинательнице Костей, таким, которые бы не заботились о том, чтобы во что бы то ни стало сохранить наследие моей семьи.
Я хочу сказать ей, что она не так меня поняла. Я беспокоюсь не о том, что мой магический дар слишком слаб, – напротив, мне хорошо известно, как бывает тяжело, когда твой дар слишком силен. Но если я заговорю с ней на эту тему, она потребует от меня объяснений, а я не хочу их давать.
Достаточно будет просто сказать, какой я хочу видеть свою жизнь.
– А еще я не хочу, чтобы спутника жизни мне тоже выбрали кости, – произношу я. – Разве что…
Матушка щурит глаза, и я замолкаю на полуслове.
– Кости не слушают ничьих просьб. – Голос ее звучит отрывисто, раздраженно. Она ловко отрезает от яблока еще один кусочек. – Полагаю, тебе бы хотелось узнать о своем будущем как можно больше. Не всем так везет, не все союзы между мужчинами и женщинами заключаются на такой прочной основе.
– Да, я знаю, что мы можем себе это позволить, но что, если я не соглашусь принять того, кого выберут для меня кости? Я не хочу быть всю жизнь привязанной к человеку, которого не буду любить.
– Что за драма, Саския? Никого нельзя насильно привязать к тому, кого он или она не любит. И неважно, как был выбран этот человек – с помощью костей или как-то еще.
Во мне вспыхивает гнев – как же пренебрежительно она относится к тому, что столь для меня важно! В самом деле, меня не станут принуждать принять того, кого выберут для меня кости, но, если я не соглашусь с их выбором, мне придется навсегда остаться одинокой. Ведь никому не захочется иметь спутницу жизни, которую сама судьба предназначила другому.
Я ударяю кулаком по столу, и матушка испуганно вздрагивает. Вот и хорошо. Мне все-таки удалось заставить ее снять маску бесстрастной уверенности, которая обыкновенно не покидает ее лица.
– Неужели ты не можешь хотя бы учесть мои пожелания во время завтрашнего доведывания? – спрашиваю я.
– А чего ты желаешь?
– Думаю, было бы неплохо, если бы доведывание показало, что мне следует стать домашним учителем.
Все домашние учителя, которых я знала, доживали до глубокой старости, и никто из них – при всех своих ошибках – никогда не причинял своим ученикам вреда, если не считать таковым слишком резкую критику или слишком высокие требования. Насколько я понимаю, именно это поприще таит в себе наименьшую опасность.
– Интересный выбор, – замечает матушка. – Его определенно стоит иметь в виду. – Она отрезает еще один ломтик яблока и предлагает его мне. Не самая лучшая замена для обещания, но большего мне от нее не дождаться.
* * *Наступает утро следующего дня, ясное и холодное.
На площади собираются жители Мидвуда, ежась в стылом воздухе – ранней весной на рассвете он всегда бывает студен. Те из нас, кому в этом году исполняется семнадцать лет, толпятся вокруг Кущи – круглой каменной постройки, в которой моя матушка ждет, чтобы погадать на костях, хранящихся в выложенных бархатом ларцах, и таким образом определить наше будущее.
Сегодня тех, чье будущее она определит, насчитывается восемьдесят три – сорок один юноша и сорок две девушки, и каждому из них соответствует один ларец. Я пересчитала их сама, водя пальцами по орнаментальным завиткам на серебре и полированному дереву, и, считая, чувствовала, как у меня все сильнее и сильнее сжимается горло. Сегодня мы все сможем узнать хотя бы одно – какому ремеслу каждому из нас следует обучаться. Не так, как несколько лет назад, когда на доведывание не явился Кэллум Эллиот и от его семьи не поступил ларец. Он был младшим из десятерых детей, и к тому времени, когда ему исполнилось семнадцать, его семья могла позволить себе только мышиные кости. Моя матушка сказала, что откажется от своего гонорара, но из-за немалой стоимости подготовки костей к гаданию и высокого налога на доведывание, который установил совет, семья Кэллума так и не смогла наскрести достаточно денег для того, чтобы провести его.
Впрочем, скорее всего, доведывание все равно ничего бы им не дало. Вряд ли от мышиных костей был бы толк – они не годились для сложного гадания. Хотя порой даже самые дорогие и тщательно приготовленные кости не дают ясного ответа на вопрос.
И это камнем ложится на сердце каждого из нас, ведь никому не улыбается участь оборыша.
То, что происходит со мной, – прямая противоположность тому, что случилось с Кэллумом. У моей семьи никогда не было таких проблем, как у Эллиотов – мы всегда могли позволить себе гадание на костях, чего бы оно ни касалось. Но я знаю: мне больше не удастся обратиться к матушке – не удастся до самого доведывания, а потому я пытаюсь сосредоточить внимание на чем-то другом: на сотнях и сотнях цветных бумажных фонариков, свисающих с тонких ветвей; на горящем в отдалении огромном костре; на детях, держащих охапки белых одеял и перекатывающихся с пяток на носки то ли от холода, то ли от возбуждения.
– Саския, – произносит так хорошо знакомый мне голос, и от его звука у меня захватывает дух.
Я чувствую на своей шее дыхание Деклана. Наверное, ему не стоило стоять так близко, во всяком случае, пока. А что, если кого-то из нас двоих кости предназначат другому? От этой мысли у меня в животе разверзается пустота. Нет, матушка не посмеет. Ведь ей известно, какие чувства мы с ним испытываем друг к другу.
Прежде чем повернуться к Деклану, я отхожу на шаг. От широкой улыбки на его левой щеке появляется ямочка, веселые глаза лукаво блестят. Он причесал свои обычно непослушные волосы, так что теперь остается всего лишь один непокорный вихор над самым лбом. Сейчас Деклан похож на котенка, которого только что вылизала его мама-кошка.
– Доброе утро, – улыбаюсь я.
Он смотрит мне в глаза чуть дольше, чем следовало бы, и мои щеки вспыхивают. По его лицу снова расплывается улыбка, похожая на растекающийся мед.
– Я буду ждать тебя вон там, – говорит он и, подмигнув мне, отходит. Я смотрю на других девушек, чтобы понять, заметил ли кто-то из них мимолетное нарушение приличий, но на меня никто не обращает внимания. В такие дни, как нынешний, каждая из нас думает только о самой себе.
Я наблюдаю, как Деклан исчезает в