Я слышу, как она удаляется, что-то бормоча себе под нос – видимо, отыскивая мелочь для оплаты тележки.
А я мгновенно настораживаюсь, вся обратившись в слух. И чувствую, как при малейшем звуке шагов где-то поблизости мускулы у меня на шее резко дергаются. Придет ли она?
Совершенно внезапно она оказывается совсем рядом со мной.
– Добрый день, мадам! Ты хорошо себя чувствуешь?
Я поднимаю палец.
– Хочешь, расскажу тебе продолжение моей истории?
Я дважды поднимаю палец.
– Полиция нашла Микаэля. В лесу. Он был совсем уже мертвый. Я знала, что они ищут его, но не могла им сказать, где он: ведь они обязательно спросили бы у меня, откуда мне это известно, понимаешь?
Еще как понимаю!
– А я знала об этом потому, что мы с ним вместе пошли играть в рыбаков. Это когда удят не по-настоящему, а просто привязывают веревочку к палке и делают вид, будто ловят рыбу. Его мама не хотела, чтобы он ходил играть к реке, но мы ей всегда врали, будто собираемся покататься на велосипедах. А потом мне надоело играть в рыбаков, потому что он говорил, будто у него все время клюет, а у меня – нет, и я сказала, что пойду домой. И пошла, только по пути мне попался очень красивый гриб, а когда я подняла голову, то увидела, что он уже встретил ее.
Меня охватывает острое желание схватить ее и как следует встряхнуть. Кого, черт побери, он там встретил?
– Тогда я поняла, что он тоже сейчас умрет, как и все остальные, потому что в таких случаях всегда происходит одно и то же. Сначала я хотела уйти, но потом все-таки осталась, спрятавшись за дерево. Мне захотелось посмотреть.
Этакий невинный тоненький голосок. Совершенно спокойно исполняющий какую-то нескончаемую песнь ужасов.
– Сначала Микаэль вежливо поздоровался, а потом я увидела, как внезапно изменилось выражение у него на лице, он отступил на шаг назад, потом – еще на один, а потом упал. И это, как ты понимаешь, был конец: он, разумеется, попытался подняться, но было уже слишком поздно. Руки Смерти схватили его за шею, они трясли его со страшной силой, лицо у него сильно покраснело, потом стало и вовсе фиолетовым, а потом изо рта у него вывалился язык, и он вновь упал на землю – с широко раскрытыми глазами. Я замерла, ни разу даже не шелохнувшись; знаешь, мне было очень жарко, я сильно вспотела, но понимала, что шевелиться нельзя; Смерть наконец разжала руки и…
– А ты опять здесь, маленькая болтушка? Никак не можешь оставить эту даму в покое?
Судя по всему, ее отец стоит совсем рядом. Запах туалетной воды. Аромат свежести с каким-то пикантным оттенком. А еще я больше не ощущаю солнца у себя на лице – значит, он стоит прямо передо мной; теперь голос его звучит совсем уже близко и – с неожиданной мягкостью, почти что с нежностью:
– Послушайте, я вовсе не против того, чтобы она с вами разговаривала, просто я не уверен в том, что она не надоедает вам своей болтовней… О, добрый день, мадам… Виржини втихаря сбежала от меня, дабы опять явиться сюда…
– Ничего страшного. Мадемуазель Элиза всегда очень любила детей. Не думаю, что теперь она относится к ним как-то иначе. Она обычно очень радовалась, когда дети приходили к ней в кинотеатр смотреть мультфильмы. В "Трианон" – вы, может быть, слышали о таком…
– Да, я знаю этот кинотеатр. Мы ведь раньше жили в Сен-Кантене и только совсем недавно переехали в Буасси – это в Меризье.
В Сен-Кантене! Малыш Рено, о котором упоминали в новостях, был убит именно там!
– Но это же совсем рядом с нами! Выходит, мы – соседи! Надо же, какое совпадение! Знаете, а ведь мадемуазель Элиза в свое время была владелицей "Трианона".
Ну зачем ей нужно что-то рассказывать обо мне, да еще под таким вот углом? Теперь он будет считать меня этакой зацикленной на чужих детях старой девой, которая в своем кинотеатре пичкала их эскимо на палочке и нежно трепала по головкам.
Пакеты уже у меня на коленях. Коляска трогается с места. Однако разговор между Иветтой и отцом Виржини продолжается. Гениально!
– Ваша дочка такая миленькая!
– Да, с виду – сущий ангел, а на самом деле – настоящий бесенок; не так ли, Виржини?
– У вас есть еще дети?
– Я… Да, у меня… У меня был сын; ох, простите – вот и моя машина. Так что нам с вами придется сейчас расстаться. Послушайте, мне страшно жаль, что я не могу предложить вам подбросить вас до дома – из-за коляски, она явно не влезет…
– И тем не менее было очень любезно с вашей стороны хотя бы подумать об этом. В любом случае немножко пройтись пешком совсем невредно, – тактично замечает Иветта.
– До свидания, Элиза, до субботы! – раздается мелодичный голосок Виржини. – До свидания, мадам.
– До свидания, Виржини. Я полагаю, Элиза будет очень рада опять пообщаться с тобой… Если, конечно, вы, месье, ничего не имеете против…
– Ну что вы, я вовсе не против! Ну-ка, Виржини, поживей. Мама, наверное, нас заждалась. До свидания.
Слышно, как захлопываются дверцы машины.
Мы с Иветтой вновь трогаемся в путь.
– Не знаю, что он там собирался сказать о сыне, но все это как-то странно: такое впечатление, будто он вовсе не хотел о нем говорить; наверняка эта семья пережила какое-то страшное несчастье. Ну а малышке-то вы явно понравились. Всегда приятно видеть таких вот добрых детей. Я, например, помню один случай…
Иветта ударяется в пространные рассуждения о тех злых и неискренних детях, с которыми ей пришлось столкнуться в жизни. Я перестаю ее слушать. Я размышляю. Виржини утверждает, что в числе других погиб и ее брат. Несколько странное поведение ее отца невольно наталкивает на мысль о том, что это – правда. Что свидетельствует уже в пользу девочки. Остается лишь узнать, как звали ее брата – Рено? Но ведь в том случае, если Виржини действительно является свидетельницей смерти Микаэля, ей грозит реальная опасность. Убийца наверняка решит устранить и ее. Хотя, конечно, он мог и не заметить девочки. Но как об этом узнать? Ненавижу свою беспомощность. Мне словно не хватает воздуха, я буквально задыхаюсь – такое ощущение, будто на