— Удобная машина. А где сцепление?
— Нету. Тут автоматическая коробка передач. Ставишь на «Д» и вперёд.
Чтобы разобраться, что как работает, отцу понадобилось всего несколько минут. У него сделалось довольное лицо. Её синяя «Кия» отцу явно нравилась. Он подал машину назад, развернул её к выезду из двора и, одобрительно улыбаясь, вышел:
— Ну, давай. Есть. Счастливо.
И пошёл к входной двери. Его прыгающая походка — одно плечо чуть выше другого, носки врозь — была до боли знакомой. Такое привычное папино «ну, есть». Только он один так говорил. Отец вернулся! Какое счастье! Он будет теперь с нами. Опять Ире пришлось мысленно себя поправить: «Не с нами, а со мной». Насчёт реакции других она не была уверена. Никакого особого счастья члены семьи не испытают, в лучшем случае будут равнодушны.
По дороге на работу Ира не переставала удивляться той ненормальной обыденности, какой пока сопровождалось папино появление: завтрак, телевизор, машина, её указания насчёт обеда, тёплые штаны, ковбойка с начёсом. Отец ещё спрашивал, не почистить ли ему картошки. Опять эта картошка… в свой последний день отец как раз чистил и жарил для них картошку. Он был уже мёртв, а они молча ели его ещё тёплую картошку. Девочки были маленькими, ни о чём не спрашивали, а у неё в горле стоял комок, который эта папина последняя услуга спровоцировала.
Ирина работала, иногда почти полностью отвлекаясь от вчерашнего, но мысль, что вечером она увидит дочерей и надо собраться с духом и как-то всё им объяснить, наполняла её ужасом. «Дедушка вернулся! — этого не может быть, потому что не может быть никогда!» И они будут правы. И что сделают? Сочтут это глупой шуткой? Или подумают, что она внезапно сошла с ума? Начнут уговаривать, что так не бывает? А вот посмотрим, когда они сами его увидят! Узнают, не смогут не узнать. В этом Ирина была абсолютно уверена. Интересно, что самого его проблема, как она будет признаваться в том, что у них в семье теперь пришелец с того света, совсем не волновала. Было ощущение, что никаких особых объяснений папаня давать не намерен. Ира внутренне улыбнулась тому, с какой лёгкостью у неё вылезло старое прозвище отца — «папаня». «Надо мне самой было у него спросить. Пусть бы хоть что-то объяснил. Хорошо устроился. Я что, не имею права ничего знать? Или, вот интересно, про дурацкую коробку передач спрашивал, про русское телевидение спрашивал, а про внучек — нет. Это вообще нормально?» — Ирина сама чувствовала, что злится. Отец её одновременно и злил, и умилял. «Взял ли он себе поесть? Там в холодильнике и нет особенно ничего. Он же не знает, где что лежит. Сидит один, голодный, в чужом доме. На второй этаж ему, должно быть, трудно забираться? Ничего не трудно. Мне сейчас, наверное, труднее», — Ирой владели путаные мысли. Как она будет говорить дочерям о деде, она себе не представляла, но знала, что сказать всё равно придётся, тем более что держать в себе новость казалось невозможным.
Ирина позанималась с детьми, старшая дочь Лиля мыла посуду, младшая — Марина — привезла Настю и ушла с маленькой Наташей в магазин, пообещав через час вернуться. Ирина слышала, как хлопнула входная дверь, с работы вернулся Лёня, Лилин муж. Народ постепенно собирался, и никто ни о чём ещё не подозревал. В прихожей раздался голос Марины и детский голосок малышки Наташи. Миша, Настя и Женя, старшие внуки, с которыми Ирина занималась, выбежали в коридор. Громкие голоса, смех, весёлая возня, неубедительные увещевания взрослых. Обычно, поучаствовав пару минут в общей сумятице, Ира уезжала домой, но не сегодня. Сейчас она им выдаст:
— Ребята, пройдите в комнату. Мне надо вам кое-что сказать.
Видимо, на её лице было написано заметное напряжение, потому что никто не стал спорить. Взрослые потянулись в комнату, дети — за ними. Марина взяла на руки Наташу. Её «кое-что сказать» явно не предвещало ничего радостного. Лица близких были серьёзны. На них застыло нервное ожидание.
— Вчера ночью нас с папой разбудил звонок в дверь. Мы открыли и увидели дедушку. Он вернулся с того света, чтобы с нами жить. Вот такая новость.
Ирина замолчала, главное было сказано. Более коротко событие было не изложить, и Ирина, изложив самую суть, ждала теперь вопросов, но их не было. Все как воды в рот набрали. «Что же они молчат? Неужели сказать нечего?» — Ирина была готова начать обсуждать событие, но никакой реакции не наблюдалось. Повисшее молчание становилось гнетущим, и Ирина не выдержала:
— Чего молчите? Сказать нечего?
— Подожди, мам, я не поняла, кто вернулся? — Марина начала первой.
— А вы не слышали? Я сказала, дедушка. Ваш дедушка. Помните его?
— Помним, но… — это уже была Лиля.
— Что — «но»? Вот вам и «но»! — Ирина чувствовала, что ни с того ни с сего становится агрессивной, как будто девочки виноваты в том, что произошло.
— Подожди, Ир, этого же не может быть, — ага, Лёня встрял.
— Знаю, что не может, но есть!
— Как это? — опять Лиля.
— Слушайте, ребята, я не знаю, как. Ничего не могу вам объяснить. Я пыталась у него спросить, но он пока молчит. Может, потом скажет.
— Мам, а какой он? Страшный? — ага, Марину интересует внешняя сторона вопроса.
— Нет, никакой он не страшный, он скорее красивый.
— Он же должен быть сейчас очень старым, больше ста лет, — Лиля пыталась быть логичной.
— Да нет, в том-то и дело. Это мы тут старились, а он выглядит даже лучше, чем тогда, когда умер. В общем, прекрасно выглядит.
— И что нам теперь делать? — вопрос задала Марина, но он был написан на всех лицах, даже на детских.
— Ну, откуда я знаю.
— А папа что?
— Папа интернет ему показывал.
— И как ему интернет? И вообще всё здесь? Круто!
— При чём тут это? Об этом разве надо сейчас говорить?
— Бабушка, а где он сейчас, ну, этот новый дед? — Миша. Прямо не в бровь, а в глаз. Молодец. «Где?» — вопрос практический, гораздо лучше, чем «откуда», которого Ирина так боялась.
— «Новый дед», как ты, Миша, говоришь, у нас дома.
Все опять замолчали, и Ирина понимала, почему: новость была настолько несуразной и ошеломляющей, что ребята просто не знали, что спрашивать. В общем-то, она и сама себя так вела — бытовая сторона вытесняла непонятную дикость, делала её более приемлемой для осознания.
— А сам-то он что говорит? — Лёня