лентами лежал её сын Кирилл. Так его назвал Андрей. Хорошее имя, почему бы и нет. А потом? Да, ничего особенного. Молока у Марины было много. Сын рос крупным и здоровым мальчиком. Первое лето они провели в Москве, свекровь помогала, да и Марина старалась принести пользу, а не быть только матерью их наследника. Вскоре Андрей устроил её на студию, ассистенткой режиссёра. Муж давал ей иногда деньги, и Марина купила себе модную кожаную мини-юбку, которая ей очень шла. На работе она видела интересных людей, знаменитых артистов, которые были с ней запросто, а дома её ждал крупный, увесистый, плачущий басом, сын. Марине казалось, что у неё всё хорошо, даже прекрасно, но она ошибалась. Андрей начал, как её мама говорила, «гулять», и сделать с этим было ничего нельзя. Сыну было уже полтора года. Ну что говорить, Марине было неприятно, тем более, что его новая пассия была дочерью известной артистки, типичная «золотая молодёжь»: дома творчества, рестораны, модные просмотры, а Марина… Андрей давал ей понять, что у него с ней неравный брак, его подловили на «залёт», и теперь ей следовало бы в вечной благодарности помалкивать. Ещё чего… помалкивать! Марина, как она всегда любила думать, Андрея «выгнала» и осталась жить в их квартире. «Выгнатый» ушёл. И сразу на любовнице женился, расплатившись с Мариной их крохотной двухкомнатной квартирой, кооперативом, за который он заплатил деньгами от первого своего фильма. Мужа она потеряла, а бабушка с дедушкой, которые души не чаяли в единственном внуке, продолжали относиться к Марине с интеллигентской доброжелательностью, она же была матерью их распрекрасного Кирилла, куда же её девать. Но они понимали и сына. Женился на простушке, ни класса, ни стиля, ни образования, ни таланта. Кирилла каждое лето брали на дачу к знаменитым родственникам, он был там своим, а Марина, которая приезжала навещать сына, своей не была. Там все «знаменитости» делали вид, что «Мариночка — чудная», но какими бы замечательными актёрами все не были, родственность они играли фальшиво. Да, чёрт с ними! Через много лет, когда свёкор со свекровью умирали, и Марина была рядом, не бросила их до последней минуты, вот тогда и судили бы, кто «свой», а кто «чужой». Может, они тогда поняли, что всё-таки она с ними через ребёнка породнилась. Да кто их поймёт, интеллигентов. Андрей был ещё два раза женат. После «дочки» какая-то чешка, у них дочь. Потом довольно простая девка из Гурзуфа, да ещё с ребёнком. Он с ней познакомился на Ялтинской студии. Интересно, чем она была для него лучше Марины? Бутафор, никогда не училась. У Марины хоть была хореографическая студия и первый курс института культуры. Ну бросила она институт, ну и что? Не до учёбы, нужны были деньги. А та… толстая, неуклюжая баба, и что он в ней нашёл? Толстый и толстая, вот и правильно.

Когда Андрей ушёл, Марина не особенно горевала, чётко понимая, что никогда его не любила. Он ошибся, и она тоже: угрюмый, не тонкий, невыносимо эгоистичный и какой-то скучный. Радости от него было немного, делал вид, что весь в творчестве, в карьере, в своих планах, а она… в общем не до неё. Марина до сих пор заводилась, когда вспоминала его фразу: «Тебе надо было в общем вагоне ехать, а ты в первый класс села…» А «первый класс», значит, для него, для таких как он. Противно.

А потом были узкие таллинские улицы, маленькие тёмные кафе в подвалах, всё такое не советское, загадочно-романтичное. Их съёмочная площадка среди развалин старого замка. Лето длинное — делай что хочешь, работа кажется интересной и значительной, сама она, Марина — профессиональная и незаменимая. Без неё никакой и съёмки бы не было. Она тоненькая, длинноногая, в старых чёрных вельветовых кордах, деловая и очень «московская». На голове модно повязанная косынка, на глазах стильные тёмные очки. Как она всеми распоряжается, строгий голос, усиленный мегафоном. По периметру площадки — зеваки. Говорят — не по-русски. Рижская же студия. Что-то они там такое снимали экстремально-любовное. Он играл маленькую эпизодическую роль «гостя с гитарой». Ну спел что-то бодро-щемящее, но какой красивый! Вежливый, деликатный, европейский лоск, акцент. Да ещё почти на 15 лет старше. Светлые, холодноватые глаза, большие ладони с длинными тонкими пальцами, крепкое высокое тело. А ещё хорошо сшитые брюки, свитер крупной вязки. Польские корни, семья известного винодела, умеет играть на скрипке. Вот тебе и длинные сильные пальцы. Скрипка, правда, была только на уровне детской музыкальной школы, а потом Георг после ПТУ работал на заводе ВЭФ регулировщиком автоматической телефонный связи. Учился на историческом и юридическом факультетах университета, но всего два года. Надоело. Этого ничего Марина поначалу не знала. Он не всё рассказывал, да даже если бы и рассказывал, Марине тогда всё в нём нравилось.

Они вернулись в Москву вдвоём. По ночам он шептал ей на ухо нежности, вроде по-русски, а вроде и нет. Марина просто прижималась к его плоскому животу и балдела. Они долго были женаты. Марина ездила к Георгу на хутор. Приземистый дом из брёвен, натуральное хозяйство, заросший огород, в значительном отдалении угрюмые неразговорчивые соседи, не больно-то радушные к русским. Но это была его родина, своя земля, свой дом, язык, простой, далёкий от московской суеты уклад. Марина никогда не была от хутора в восторге, но каждое лето, если они были свободны от съёмок, они туда ездили, и ей приходилось изображать из себя суровую хуторянку. До определённого момента ей всё это даже нравилось: она вешает на верёвки постиранное бельё, мужики её в грубых сапогах уезжают на старом «газике» за продуктами, кругом дикая природа.

С какого-то момента Марина начала замечать, что Георг не всегда вписывается в её окружение. Кирилл стал плотным сильным подростком, и Марина приятельствовала с семьёй его первой девушки. Вот их с Георгом пригласили в гости. Всё бы хорошо: еда, много водки и вина, красивый розоватый ковёр в гостиной, мягкий свет, удобная мебель, кипенно-белые модные обои. Все расслаблены, сыты, довольны. Марина прекрасно понимает, что эти люди собираются, чтобы не просто поесть, они хотят общаться. Но Георг сидит, откинувшись в кресле, положив руки на широкие подлокотники, смотрит на окружающих с едва заметной улыбкой и многозначительно молчит. Он мог бы рассказать о каких-нибудь съёмках, но сделать это интересно ему трудно, тем более, что монологи нежелательны, а дискутировать Георг не умеет. Хозяйка — еврейка, и Марина всегда сильно беспокоится, как бы муж не сказал что-нибудь неприятное про жидов. Антисемитизм