Доктор Бролли утверждал, что на всем протяжении человеческой истории такие вот состоящие из юных горлопанов молодежные бугры свергали правительства и развязывали войны. В XVIII веке во Франции резко увеличилась численность населения, цены на продовольствие поползли вверх, начались бунты; слово за слово, разгулявшиеся молодцы скинули аристократию Людовика Шестнадцатого и отчекрыжили Марии-Антуанетте венценосную башку. Та же история и с большевицкой революцией – ее устроил поток лишних крестьянских сынков, на чью долю не хватило земли под распашку. В тридцатые годы XX века «молодежный бугор» возник в Японии и учинил Нанкинскую резню. На гребне такой же волны поднялся Мао Цзэдун в Китае.
Шаста внимала профессору с большим интересом. Получалось, что все самые ужасные события происходили от переизбытка молодых и горячих потенциальных бойфрендов.
Если верить Совету по международным отношениям, в период от 1970-го до 1999-го восемьдесят процентов гражданских столкновений происходило в государствах, где люди до тридцати лет составляли шестьдесят процентов населения! Сейчас в мире насчитывается шестьдесят семь стран с «молодежным бугром», и в шестидесяти из них отмечаются высокие показатели социальной напряженности и уровня преступности.
И словно вторя профессору Бролли, мисс Петтигроув, которая вела у них «Общие вопросы гендера», вещала с кафедры о том, что всякий конфликт, сокращающий численность мужского населения, повышает социальную ценность мужчин. Лишившись роскоши выбора, женщины превращаются в голодных кошек и выстраиваются в очередь к любому обладателю хера в штанах.
В общем, не требовалось большого ума, чтобы понять мужскую часть студенческого корпуса в университете Орегона. Мальчики изо всех сил демонстрируют браваду, в глубине души пряча страх. Буквально на днях Соединенные Штаты должны ратифицировать объявление войны с Ближним Востоком. В том регионе вздымается своя масса горячих юношей, а Штатам надо как-то справляться с амбициями и гиперактивностью миллениалов – вероятно, самым крупным молодежным бугром в истории.
Мисс Ланахан на лекции по предмету «Динамические процессы в живой природе» показывала фильм, снятый борцами за этичное обращение с животными. На документальной съемке работники птицефабрики осматривали цыплят – крошечные, только что вылупившиеся умильные комочки. Маленьких курочек отправляли под греющие лампы к кормушке, а вот маленьких петушков безжалостно сбрасывали в темную трубу, как в мусоропровод. Набивали полный контейнер живой, пищащей, борющейся за жизнь биомассы, а затем подъезжал автопогрузчик, поднимал контейнер на вилы и вез на голое сельскохозяйственное поле. Там цыплят – и живых, и мертвых – закатывали в землю комбайном в качестве удобрения почвы.
Сотни крошечных желтых пушистиков с пасхальной открытки, только что явившихся в этот мир, замерзших, перепуганных, пища ковыляли по распаханному полю и гибли под чудовищными лезвиями и гусеницами огромного комбайна. Однокурсники Шасты наблюдали за этим с хохотом и улюлюканьем.
Разумеется, не потому, что им было так смешно, а потому что в этих цыплятах они видели себя.
Вот как прикажете им всерьез заниматься бальными танцами на уроках физического развития и скрапбукингом на уроках художественного, когда правительство одним росчерком пера готовится оборвать их жизни?
Собственно, именно так политики всегда и поступали с избытком мужского населения. У Шасты от этих мыслей сердце кровью обливалось. Все парни как один – и быдловатые качки, и обдолбанные торчки, и унылые задроты, – все они очень скоро будут пущены в расход. Завтра Америка объявит войну – и досвидос, миллениалы, здравствуй, новая стабильность патриархата!
Сейчас пацаны собачьей свадьбой преследуют Шасту по коридорам, пытаются дернуть ее за бретельку лифчика и рассказывают, как именно они бы ей вдули. Каждый из них уже взят на военный учет. Большинство отправят в зону боевых действий и там вдуют пулю промеж ребер.
Когда их выходки начинали совсем уж действовать на нервы, Шаста напоминала себе, что скоро этих бедняг закатают гусеницами в бесплодные дюны на Ближнем Востоке вместе с тамошними собратьями по несчастью, такими же громогласными и лишними. Шаста будет корпеть над учебниками, а они пойдут служить по призыву. Танки и мины будут заживо превращать их прыщи и мышцы в фарш – прямо как тех цыплят, единственным преступлением которых была нежелательная гендерная принадлежность.
Шасте же следует учиться, получать степень в общественных науках и жить богатой долгой жизнью. И в День памяти обязательно надевать значок с красным маком.
Кто-то прямо над ухом прошептал:
– Шаста…
Она развернулась, готовая к обороне, однако защищаться не потребовалось. Это был Ник. Ее бывший парень. Ник, который отчислился в конце первого семестра на том основании, что нет необходимости изучать физику и матан для успеха в карьере пушечного мяса. Шаста ему обрадовалась.
Ник ей тоже – по крайней мере, почти улыбнулся. Но прежде чем между ними успела возникнуть какая-то романтическая неловкость, он задал вопрос:
– Уолтера давно видела?
Уолт был ее нынешним бойфрендом. Учебу он тоже бросил, работал теперь в «Старбаксе», пытаясь взять все от оставшегося ему сладостного кусочка жизни. Шаста не видела его уже давно. С того самого дня, как он вдруг понес какую-то чушь о массовом народном заговоре против властей.
– Короче, – быстро продолжил Ник, – если полиция спросит, меня тут не было. – Он уже увлекал Шасту за руку в сторону чулана под лестничным пролетом в южном крыле. – Шаста, лапочка, нам надо поговорить. – Нежно отведя дреды с ее лица, он заверил: – Честное слово, я не собираюсь тебя насиловать.
И Шаста позволила утащить себя в чулан.
* * *Грегори Пайпер получил приглашение на второй этап проб. Его агент был в восторге.
Сюжет предлагаемого произведения разворачивался в недалеком будущем, в неком утопическом государстве воинов и благочестивых дев, и Пайпер пробовался на роль монарха по имени Толботт Рейнольдс. Толботт был чист и непогрешим; подобно святому возвышался он над массой простых смертных. Вроде это была главная роль в пилотном эпизоде нового телесериала.
Разумеется, сериал обещал быть низкопробным, а персонаж – совершенно картонным. Пайпер про себя, конечно, вздыхал, но что ему еще оставалось? Все-таки хоть какая-то возможность поработать лицом. Он ведь почти год не мелькал ни в единой телерекламе, не был занят даже в озвучании какого-нибудь мультика. Меж тем квартира сама себя не оплатит.
Пайпер был готов пожертвовать карьерными амбициями и браться за унылые независимые постановки. Сниматься в пилотных сериях проектов, на которые не позарится ни один канал. Ходить на задних лапках перед едва доучившимися гениями авторского кино, которые не способны отличить рисующий свет от светофильтра и снимают свои опусы на деньги с легализованной марихуаны. Пайперу вечно приходилось корректировать им постановку мизансцен, объяснять простейшие вещи оператору, учить режиссера, как создавать контрнарратив через размещение героев в кадре.
Надо сказать,