С девицей из дискотеки ничего путного явно не выйдет, так что я говорю ей: убей себя.
Она говорит:
— Что?
Убей себя.
Она говорит:
— Что?
Барбитураты. Запей чем-нибудь алкогольным. На голову, для верности, — пластиковый пакет.
Она говорит:
— Что?
Чтобы нормально обвалять в сухарях телячью отбивную, нужны две руки, так что я говорю ей: сейчас или никогда. Хочешь — жми на курок, хочешь — нет. Я тут, с ней. Она не умрет в одиночестве, но у меня мало времени. Я не могу с ней болтать всю ночь.
Она вдруг начинает рыдать, и эти рыдания как будто смикшированы с дискотечной музыкой. Так что я вешаю трубку.
Именно в тот момент, когда я пытаюсь обвалять в сухарях телячью отбивную, кто-нибудь обязательно позвонит, чтобы я выправил их кривые жизни.
В одной руке я держу телефонную трубку, другой — пытаюсь обвалять мясо. Сложней ничего не придумаешь. Надо макнуть отбивную в сырое яйцо. Потом легонько ее потрясти, чтобы стекло все лишнее. Потом опустить в сухари. Проблема в том, что одной рукой я не могу обвалять ее так, как нужно. Молотые сухари налипают неравномерно, и кое-где остаются проплешины чистого мяса. А в других местах слой сухарей такой толстый, что вообще непонятно — что там под ним.
Сперва это было забавно. Тебе звонят люди на грани самоубийства. Звонят женщины. И вот я, один в своей грязной кухне, с одной только рыбкой в аквариуме для компании, полуголый, в одних трусах, обваливаю в сухарях свиную отбивную, или телячью, или что там еще, и выслушиваю чью-то мольбу. Крик о помощи. Раздаю наставления и наказания.
Звонит парень. Я уже сплю, третий сон вижу. Если не выключить телефон, он будет трезвонить всю ночь. Сегодня звонит очередной неудачник, уже после того, как закрылись все бары, и говорит, что сидит на полу у себя дома. Ему каждую ночь снятся кошмары, и поэтому он не может спать. Ему снится, как падают пассажирские самолеты. Как гибнут люди. Так живо — как наяву. И никто ему не поможет. Он не может спать. Никто не может ему помочь. Он говорит, что держит под подбородком заряженную винтовку, и просит меня назвать хотя бы одну убедительную причину не нажимать на курок.
Когда знаешь будущее и не можешь никого спасти — так жить невозможно.
Эти жертвы — они звонят мне. Эти хронические страдальцы. Они звонят. Они не дают мне скучать. Это лучше, чем телевизор.
Я говорю ему: ну, давай. Я только наполовину проснулся. Сейчас три часа ночи, а завтра мне на работу. Я говорю ему: не тяни. Давай быстрей, пока я не заснул. Жми на курок.
Я говорю ему, этот мир не настолько хорош, чтобы здесь оставаться и страдать дальше. Это вообще никакой не мир, по большому-то счету.
Я — домработница, только мужского рода. Занимаюсь уборкой чужих домов. Скромный трудяга на полную ставку. И по совместительству — бог.
По опыту прошлых разов я уже знаю, что надо убрать трубку подальше от уха, когда слышишь слабый щелчок спускового крючка. Трескучий грохот, как будто помехи на линии. Где-то там трубка упала на пол. Я — последний, с кем он разговаривал в жизни, и я засыпаю еще до того, как затихает звон у меня в ушах.
Надо будет на следующей неделе просмотреть некрологи в газете, колонка в шесть дюймов о вещах, которые, по большому-то счету, уже не имеют значения. Но некролог все равно нужен, иначе как разобраться — было это на самом деле или тебе все приснилось.
Я не надеюсь, что вы поймете.
Это совершенно особое развлечение. И это действительно очень приятно, когда ты распоряжаешься чьей-то жизнью. Того парня с винтовкой звали Тревор Холлис, так было написано в некрологе, и это и вправду непередаваемое ощущение — когда ты узнаешь, что это случилось на самом деле. Может быть, это убийство. Может быть, нет. Тут решать только тебе самому: какую роль ты себе отведешь, так и будет. Тем более что эту забаву с телефоном доверия придумал не я.
Все дело в том, что это и вправду кошмарный мир, и я лишь прекратил страдания того парня.
Все получилось случайно, когда в какой-то газете напечатали объявление об открытии настоящей службы психологической помощи в кризисных ситуациях. И там по ошибке был мой телефон. Это была опечатка. Никто не обратил внимания на поправку, которую дали на следующий день, и люди начали мне звонить со своими проблемами — днем и ночью.
Только не думайте, что я спасал чьи-то жизни. Быть или не быть — я не мучился никакими решениями. И с женщинами я тоже не церемонился. С ранимыми женщинами. Эмоциональными калеками.
Однажды я чуть было не устроился на работу в «Макдоналдс», и я пошел туда только затем, чтобы знакомиться с девушками. Совсем молоденькими девчонками. Черными, белыми, латиносками, китаянками. В объявлении о приеме на работу было специально подчеркнуто, что в «Макдоналдсе» работают представители разных рас и этнических групп. То есть девушки, девушки, девушки — сплошные девушки за буфетной стойкой. Еще в объявлении было сказано, что тебя не возьмут на работу, если у тебя будут выявлены следующие заболевания:
Гепатит А
Сальмонеллез
Шигеллиоз (бактериальная дизентерия)
Стафилококковая инфекция
Лямблиоз
Кампилобациллярный энтерит
А если знакомишься с девушками на улице, то что-то из этого списка тебе обеспечено. Как ни осторожничай, обязательно что-то подцепишь. А в «Макдоналдсе» девушки чистые. Понравится тебе девушка — ты хоть знаешь, что у нее справка есть. Плюс к тому есть хорошие шансы, что она будет молоденькой. Совсем еще юной, смешливой и глупой. Такой же глупой, как я.
Восемнадцати-, девятнадцати-, двадцатилетние девушки. Мне от них ничего не нужно — только поговорить. Студентки колледжей. Старшеклассницы. Эмансипированные малолетки.
То же самое и с этими девочками, что звонят мне на грани самоубийства. В большинстве своем — очень молоденькие. Они звонят из автоматов и плачут в трубку, и их волосы мокрые от дождя. Они звонят, чтобы я им помог. Лежа в постели, свернувшись калачиком. Они звонят мне. Своему мессии. Они звонят мне. Своему спасителю. Они шмыгают носом, и давятся слезами, и рассказывают мне обо всем, о чем я прошу рассказать, до мельчайших подробностей.
Иногда это так здорово — слушать их в темноте. Девушка мне доверяет.