— Как ваше имя, сэр, и откуда вы прибыли? — спросил мистер Сплин-Отшельник весьма величественно, хотя и на обыкновенном языке образованного человека.
Путник ответил на эти вопросы.
— Вы прибыли, чтобы посмотреть на меня?
— Да, будучи наслышан, решил на вас посмотреть. Вам же нравится, когда на вас смотрят. — Последнюю фразу Путник произнес как бы между прочим, как нечто само собой разумеющееся, дабы предупредить притворное недовольство, уже пробивавшееся сквозь слой грязи и копоти на физиономии Отшельника. И слова эти произвели должный эффект.
— Вот как! — сказал Отшельник после небольшой заминки. Выпустив из рук прутья решетки, он примостился на подоконнике, поджав под себя голые ноги. — Значит, вам известно, будто мне нравится, чтобы на меня смотрели?
Путник поискал глазами, на что бы присесть, и, заметив поблизости чурбан, подкатил его к окну. Неторопливо усевшись, он ответил:
— Совершенно верно.
С минуту они молча смотрели друг на друга, и казалось, обоим нелегко было друг друга раскусить.
— Итак, вы пришли узнать, почему я веду такой образ жизни? — грозно нахмурившись, спросил Отшельник. — Я этого не рассказываю ни одному живому существу. И не разрешаю об этом спрашивать.
— Будьте спокойны, уж я-то наверняка спрашивать не стану, — отвечал Путник. — Меня это нисколько не интересует.
— Вы невежа! — изрек мистер Сплин-Отшельник.
— От невежи слышу, — ответил Путник.
Привыкнув вселять в своих посетителей священный трепет, поражая их своей грязью, одеялом и спицей, Отшельник взирал на гостя несколько растерянно и удивленно, словно выстрелил в него из надежного ружья, которое дало осечку.
— В таком случае зачем вы сюда явились? — спросил он после некоторого раздумья.
— Право же, несколько минут назад меня вынудили задать себе тот же вопрос. А знаете кто? Жестянщик. — И Путник бросил взгляд па ворота. Отшельник тоже посмотрел в ту сторону. — Вот именно. Он там полеживает на солнышке, — продолжал Путник, словно Отшельник спросил у него об этом человеке. — Он не желает сюда заходить и вполне резонно заявляет: «А на что он мне! Не видал я грязи!»
— Вы наглец! — гневно воскликнул Отшельник. — Прочь из моих владений! Прочь!
— Ну полно, полно, — нимало не смущаясь, урезонивал его Путник. — Это уж слишком. Не станете же вы утверждать, будто блистаете чистотой! Взгляните на ваши ноги! А ваши владения! Да они в столь жалком состоянии, что не могут даже претендовать на какого-нибудь хозяина.
Отшельник спрыгнул с подоконника и бросился на свое ложе.
— Я не уйду, — сказал Путник, заглядывая в окно, — вам не удастся таким путем от меня избавиться. Лучше подойдите сюда, и мы поговорим.
— Я не буду с вами разговаривать, — заявил Отшельник и повернулся спиной к окну.
— А я буду, — продолжал Путник. — Вот вы обижены тем, что я не интересуюсь, что именно побудило вас вести столь нелепый и столь непристойный образ жизни. Но ведь если я вижу больного, я вовсе не обязан интересоваться, что послужило причиной его болезни.
После короткой паузы Отшельник снова вскочил на ноги и подошел к окну.
— Как, вы еще не ушли? — воскликнул он, словно и впрямь полагал, что посетитель уже ушел.
— И не уйду, — ответил Путник. — Я намерен провести этот летний день здесь.
— Как вы смеете, сэр, вторгаться в мои владения… — начал было Отшельник, но Путник прервал его:
— Ну, знаете, насчет ваших владений вам бы лучше помолчать. Я просто не могу допустить, чтобы эту дыру удостаивали такого названия.
— Как вы смеете! — вопил Отшельник, сотрясая прутья решетки. — Как вы смеете являться ко мне и оскорбительным образом называть меня больным!
— О боже милостивый! — весьма хладнокровно возразил Путник. — Неужели у вас хватит совести утверждать, будто вы здоровы? Тогда извольте вновь обратить внимание на свои ноги. Поскребите себя где угодно и чем угодно, а потом попробуйте сказать, что вы здоровы. Суть в том, мистер Сплин, что вы не только Скверна…
— Я — Скверна?! — в ярости переспросил Отшельник.
— А как же еще назвать эту усадьбу, доведенную до столь непотребного состояния? Это — Скверна! Как иначе назвать человека, дошедшего до столь непотребного состояния. Это — Скверна! И кроме того, вы отлично знаете, что не можете обойтись без публики, и почитатели ваши — тоже Скверна… Вы привлекаете все отребье, всех проходимцев на десять миль в округе и выставляетесь перед ними напоказ в этом гнусном одеяле, швыряете им медяки и угощаете их спиртным вон из тех грязных кружек и бутылок — поистине тут требуются луженые желудки! Короче говоря, — заключил Путник спокойным и ровным голосом, — сами вы — Скверна, и эта собачья конура — Скверна, и публика, без которой вы не можете обойтись, — Скверна, и, пожалуй, самое скверное то, что Скверна этой округи, уже одним тем, что она существует в цивилизованном мире, хотя, казалось бы, давно отжила свой век, становится Скверной всеобщей!
— Да уйдете вы или нет! У меня есть ружье! — пригрозил Отшельник.
— Ба!
— Есть, говорю вам!
— Ну, посудите сами, разве я утверждал, что у вас его нет? А что касается моего ухода, то ведь я уже сказал, что не уйду. Ну вот, из-за вас я потерял нить… Ах да, я говорил о вашем поведении. Все это не только Скверна, более того, это предельное сумасбродство и безволие.
— Безволие? — словно эхо, отозвался Отшельник.
— Безволие, — все с тем же спокойным и невозмутимым видом подтвердил Путник.
— Это я безволен? О, глупец! — возопил Отшельник. — Я, верный своему подвижничеству, своей скудной пище и вот этому ложу все эти долгие годы?!
— Чем больше лет, тем больше ваше безволие, — заметил Путник. — Хотя не так уж много прошло этих лет, как гласит молва, которую вы охотно поддерживаете. Мистер Сплин, корка грязи на вашем лице толста и черна, но и сквозь нее я могу разглядеть, что вы еще молоды.
— А предельное сумасбродство выходит не что иное, как безумие? — спросил Отшельник.
— Весьма на то похоже.
— Но разве я говорю как безумный?
— Как бы там ни было, но у одного из нас имеются веские основания считать другого таковым. Кто же безумен — чистоплотный человек в пристойном костюме или человек, заросший грязью и в совершенно непристойном виде? Я умолчу, кто именно.
— Так знайте же вы, самодовольный грубиян, — воскликнул Отшельник, — не проходит и дня, чтобы беседы, которые я здесь веду, не утверждали меня в правоте моего подвижничества, не проходит и дня, чтобы все, что я здесь вижу и слышу, не доказывало, как я прав и стоек в моем подвижничестве!
Путник, поудобнее устроившись на своем чурбане, достал из кармана трубку и принялся ее набивать.
— Одно предположение, — начал он, устремив взор в синеву небес, — одно лишь предположение, что человек, пусть даже за решеткой, в одеяле, сколотом спицей, отважится уверять меня, что он изо дня в день видит множество всякого