Из Шотландии, где он вырос, Томас Мак-Коннелл переехал в Лондон вскоре после завершения своего медицинского образования. Он был врачом. Через полгода после переезда у него уже была хирургическая практика на Харли-стрит, и он приступил к обзаведению репутацией. Это ему удалось скоро и впечатляюще. Он осваивал новейшие методики, а скальпелем владел с замечательным искусством. К тридцати годам он уже принадлежал к плеяде самых знаменитых лондонских врачей.

А затем в тридцать один год он женился. И, что важнее, женился выше себя — на леди Виктории Филлипс, которой тогда было девятнадцать лет. Мак-Коннелл был красив, имел порядочный капитал и происходил из хорошей семьи. Но во всех этих отношениях, по мнению цивилизованного мира, он бесконечно уступал Тото Филлипс, чьи красота, богатство и знатность превосходили любую меру, какую бы вы ни избрали.

Она вышла за Томаса Мак-Коннелла в тот же год, когда начала выезжать в свет, потому что, как было известно ее подругам, он совершенно не походил на мужчин ее круга и поколения. Эти мужчины были ее друзьями с детства и навсегда останутся ее друзьями. Но она никогда бы не вышла замуж ни за одного из них. Томас был более мужественным, менее дэнди, менее испорчен деньгами, и у него были собственные мнения о книгах, спектаклях, о городах на континенте, о красоте, о ее красоте, о ней самой. Их свадьба была великолепной, потому что хотя он и женился выше себя, но не настолько, чтобы выглядеть изгоем. Премьер-министр, друг отца Тото со школьной скамьи, почтил ее своим присутствием вместе с доброй половиной «Дебретта».[2]

Первые три года Томас и Тото были счастливы. Именно тогда Ленокс и познакомился с Мак-Коннеллом. Леди Джейн в определенном смысле была менторшей Тото — они приходились друг другу двоюродными сестрами, но держались как тетка и племянница, потому что мать Тото скончалась от горячки, когда ее дочери было всего одиннадцать лет. Так что Ленокс часто встречался с молодой парой. Томас заметно сократил свою практику, и они почти все вечера куда-нибудь отправлялись, а также много путешествовали вместе. Он охотно соглашался на ее светскую жизнь, а она столь же охотно соглашалась ежегодно навещать его родных в Шотландии.

Но первые три года миновали, а вместе с ними миновали и светлые дни их супружества. Томас к тому времени почти совсем оставил свою практику и начал много пить. Тото завела привычку полгода проводить в Лонгуэлле, поместье ее отца в Кенте неподалеку от Лондона, а ее муж оставался в столице.

Брак продолжал рушиться, и после пяти лет супруги редко появлялись вместе на публике, а по слухам, вообще друг с другом не разговаривали. Но что-то переменилось — либо они махнули на все рукой, либо решили спасти что возможно, — и теперь в возрасте тридцати шести и двадцати четырех лет их жизнь обрела перспективу. Ленокс всегда считал, что завершиться это может двояко: либо ледяной вежливостью, либо иной, более тихой любовью. Тото была такой молодой, а Мак-Коннелл таким идеалистом! Но, может быть, они сумеют найти какой-то компромисс. Во всяком случае, когда последнее время ему доводилось видеть их вместе, они словно бы подобрели друг к другу. Леди Джейн разделяла его мнение, а в подобных вещах на нее можно было положиться.

Однако прошедшие шесть лет нанесли значительный ущерб. Тото все еще занимала ведущее место в высшем лондонском свете, но Томас уже не блистал ни в каком смысле этого слова. Он больше не занимался хирургией и — что, пожалуй, было еще печальнее — утратил золотой ореол молодого человека, молодого красавца с идеалами и честолюбивыми помыслами. Пил он теперь значительно меньше, но все еще слишком много, чтобы брать в руки скальпель. После того как он женился на Тото, денег у него появилось столько, что он больше не нуждался в практике, а потому со временем продал ее за бесценок молодому родственнику Филлипсов. Все его труды, создание этой практики, его собственное место — да, и оно тоже — были поглощены семьей его жены.

Теперь в свободное время он занимался изучением всевозможных второстепенных предметов от химикалий до психологии. Последнее время первенство среди этих интересов заняли обитатели моря — Мак-Коннелл коллекционировал образчики редких рыб и млекопитающих, обитателей холодных вод, и жемчужиной его коллекции был безупречно заспиртованный Восточный Дельфин. Время от времени он отправлялся в поездки, иногда опасные, к берегам Гренландии и фьордов. По возвращении он презентовал свои находки Королевской академии, членом которой состоял, и помещал текст своей лекции в их журнале.

Но к медицине все это никакого отношения не имело. Разве что порой он брался за задачи вроде той, которая сейчас поставила его лицом к лицу с трупом Пруденс Смит. Ради такого удовольствия он помогал Леноксу, когда тот его просил, и хотя старался этого не выдавать, вновь испытывал намек на былое наслаждение от настоящей работы, волнение человеческого ума, исследующего человеческое тело.

Он был среднего роста и веса, с кудряво-белокурыми волосами, лицом, в эту минуту небритым и выдававшим злоупотребление крепкими напитками. Его глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, но иногда смотрели очень проницательно. Когда Ленокс заехал за ним, он как раз послал мяч для гольфа поперек сумрачного бального зала своего дома в ожидающего лакея. Теперь, когда Ленокс поманил его к телу Пру Смит, он оборвал свои наблюдения и направился от двери к кровати.

Пру, заметил Ленокс, была почти красивой девушкой с золотистыми волосами. Примерно двадцати пяти лет, определил он. Хороший возраст для брака.

Мак-Коннелл наклонился над ней и, прежде чем коснуться ее, спросил:

— Должен ли я остерегаться смазать отпечатки пальцев?

— Не думаю, — сказал Ленокс. — На телах они не выявляются, метод еще слишком нов. Вообще, по-моему, в данном случае они ничего не дали бы, тут их слишком много. Если не считать стакана, который был чисто вытерт… Интересный факт.

Томас распрямился.

— Значит, ты предполагаешь, что на самом деле ее убил яд?

Ленокс задумался.

— Если это