Люди после текущего Пересева все как один стали Просветленными. На практике это значило, что они не только знали о Стазисе и его действиях, но даже влились в более фундаментальную межвременную макрокультуру; они говорили на уремском и воспринимали Стазис как нечто совершенно обыденное. Их даже удостоили права на внеочередное пользование Вратами Времени в случае серьезной опасности. Взамен Гегемония обязалась отчитываться во всех своих действиях перед Стражей Времен. Неудивительно, что приема, оказанного ими Пирсу, в иную эпоху мог бы удостоиться дипломат с весьма ощутимой примесью королевской крови в жилах. К несчастью, это обхождение требовало куда большей формальности, чем Пирс привык, да и декор оставлял желать много лучшего. Нет, они изучили его время весьма тщательно, однако отделка больничной палаты в стиле версальской спальни Людовика XV заставляла предположить, что хозяева имели … ну очень отдаленное представление об истинном статусе Пирса.
— Буде такая просьба не оскорбит вас, о мой господин, — согласитесь ли вы поведать нам, какие пути привели вас на Небеса?
Журналистка, посланная, если верить сбивчивым объяснениям сиделки, городским архивом для того, чтобы сделать обычные записи о его жизни, оказалась молодой светлоглазой красоткой. Она, по всей видимости, ознакомилась с открытыми для доступа личными данными Пирса и обычаями его родной цивилизации, но решила этим не ограничиться и теперь подбиралась к его глотке. Местная мода напоминала ему стиль минойских фресок античности, но вот одеяние, хотя и очевидно студенческое, привело Пирса в полное замешательство: безупречные колени обнажены, соски грудей обведены кружками и проткнуты колечками — Пирс поймал себя на том, что не может отвести от девушки бесстыжего взгляда, и поспешно отвернулся, покраснев, как маков цвет.
— Не затруднит ли вас? — снова обратилась она к нему, ее пухлая нижняя губка жалобно дрогнула. Камеры девушки летали под потолком палаты, как трупные мухи, переливаясь всеми цветами радуги в свете умирающего дня, записывая ее жизнь в мельчайших подробностях для новых поколений.
— Мне кажется… — Пирс отвернулся и посмотрел в открытое окошко, на постепенно понижавшийся склон холма, где стояла клиника. — В действительности тут нет никакой тайны. Вы к ним не напрашиваетесь. Это они приходят к вам. Похлопают вас по плечу в нужное время, предложат работу, и я сперва даже не понял — тут и вправду что-то необычное.
— А были какие-то предвестники этого? Господин, какой была ваша жизнь до того, как вы пошли к ним на службу?
Пирс наморщил лоб, пытаясь вспомнить. В его памяти были пробелы.
— Не уверен, но мне кажется, я был на войне, или же разбился в автокатастрофе…
Его кардиостимулятор пульсировал на груди, как довольный кот. Солнечный свет падал на его лицо, пока он искоса глядел в ее сторону. Как далеко она зайдет ради своего репортажа? — промелькнула ленивая мыслишка. Используй выпавшие тебе карты и… тогда, может быть… Его временное бессердечие сделало дела амурные — ну или что-то еще, чему принято волновать кровь — чем-то вполне академическим.
— Господин? — Он притворился, что не замечает тени досады, павшей на ее личико, но чуть слышный, осторожный, сдавленный вздох, последовавший за этим, выдал ее истинные чувства столь явно, что он с трудом удержался от смешка.
— Я не ваш господин, — сказал он мягко, — я всего-навсего агент-схолиаст, и я не прошел даже до половины мой двадцатилетний курс тренировок. И все, что я знаю о Страже Времен, — так называли Стазис подданные Гегемонии, верней те из них, кто обладал достаточной властью и умением находить сдержанные слова, — и что я могу рассказать вам, — один большой трюизм. Думается, что в вашем Архиве все эти сведения давно уже есть.
Эта эпоха формально провозгласила господство Науки и подчинила целые серии последовательных Пересевов целям обработки колоссальных массивов данных, поставляемых фоннеймановскими зондами, которые были запущены еще в последнюю Научную Эпоху, почти миллиард лет назад. Они — и их потомки — без лишнего шума исследовали всю Местную группу галактик и, даже путешествуя на скорости едва в одну сотую световой, посетили и нанесли на карты каждую звездную систему и экзопланету в пределах десяти миллионов световых лет. Материала накопилось предостаточно. Зелантийская Гегемония содержала целую армию — миллионы — элитных астрокартографов, чьей задачей было, трудясь неустанно десятками и тысячами лет, складывать кусочки паззла один за другим в цельную картинку. И эта их одержимость знаниями не ограничивалась Солнечной системой.
— Цивилизация филателистов, страдающих обсессивно-компульсивным расстройством, — сказал как-то Вей, улучивший момент, чтобы посетить своего бывшего студента. — Ты еще не видел ритуалы их Наукультов. Ручаюсь, рано или поздно они превратят весь углерод, циркулирующий в биосфере, в алмазопамять. И что нам останется делать?
— В Архиве нет всей возможной информации, господин. Это же не Библиотека Времен. — В ее голосе прозвучала нотка благоговения, как если бы Библиотека была чем-то совсем уж особенным. — У нас нет дозволения читать запрещенные дневники, о господин. Нам остается довольствоваться теми крохами мудрости, какие наши многоуважаемые гости соблаговолят бросить своим прихлебателям.
— Я не ваш господин. Вы можете называть меня Пирсом, если хотите.
— О да, мой… Пирс… мой господин.
— Как мне следует обращаться к вам? — поинтересовался он после паузы.
— Ко мне? Да я никто, господин мой Пирс! Я всего лишь скромная журналистка на посылках…
— Чушь, — ткнул он в нее пальцем, внезапно по-новому увидев все: и это платье мнимой студентки в оборку, и эти колечки со вставками из драгоценных камней на пальцах и в сосках, и ее собранный тугим узлом шиньон. Это была высокоэнергетическая, но очень бережливая, неукоснительная в ограничениях демонстративного потребления цивилизация: будь она обычным человеком, а не дворянкой, ее бы самое малое выпороли за нарушение общественных приличий, оденься она таким образом. — Кто вы на самом деле такая? Почему вы так заинтересовались мной?
— О, если вам так уж надо это знать… я постдок, меня зовут Сири, я дочь доктор — доктора профессора-архивиста, Его Совершенства Имада, декана исторического факультета, и заслуженной доктора-профессора факультета горячих сверхъюпитерианских лун в отставке, Ее Женственности Лейлы. — Она улыбнулась застенчивой улыбкой. — И меня послали к вам, чтобы я изучила вас с возможным тщанием и доложила о результатах своим наставникам. Они приняли во внимание все мои заслуги и почет, которых я уже удостоена как ученый. Они посоветовали относиться к вам как персонажу одной из глав моей первой диссертации. О героях на службе Стражи