– Черт. Бериллий. И никто не заметил?
– Эй. – Макдугл развела руки. – У нас нет финансирования на охват «сорочьего радио». Частная инициатива не приветствуется. Мы и так без приглашения везде суем свой нос, мы просим, пока не истечем кровью. Это ведь свободный рынок, не так ли?
– Угу, – кивнула Рашель. Знакомая картина. При наличии девятисот постоянных членов в Совбезе Объединенных Наций чудом тем не менее было то, что вообще что-то делалось. Если что-то еще и могло стимулировать сотрудничество, так это смертельная комбинация домашних нанофабрик и дешевых расщепляющихся материалов оружейного качества с черного рынка. Право на самозащиту повсеместно сдерживалось, не распространялось дальше взаимно гарантированного уничтожения, по крайней мере в застроенных зонах.
Отсюда SXB-волонтерство, периодические кошмары и, как следствие, продвижение к тайному оружию управленческой команды дипломатического корпуса. Это, по существу, было похоже на нынешний инцидент, с одним лишь положительным моментом: правительства обычно имели тенденцию к большему рационализму в характере своих стратегических межзвездных средств устрашения, чем прохиндеистые уличные актеришки, имеющие зуб на общество и домашнюю ядероварню.
– Хорошо. Итак, наш подопечный каким-то образом заполучил двенадцать килограммов тяжелого металла оружейного качества и протестировал субкритическую ядерную реакцию еще до того, как кто-нибудь это заметил. Что далее?
– Робот квартального менеджмента выслал автоматическое четырнадцатидневное уведомление о выселении за нарушение соглашения по сроку аренды. Ибо в этом городе имеет место определенная политика нулевой толерантности к оружию массового уничтожения.
– О Господи Иисусе. – Рашель потерла лоб.
– Далее становится еще лучше, – с нездоровым энтузиазмом продолжила инспектор Макдугл. – Наш мудила отправил роботу ответную депешу с требованием признать его Президентом Уганды, Королем Шотландии, Верховным Планетарным Диктатором и Левой Рукой Эсхатона. Робот послал его на хер, что, вероятно, не являлось хорошей идеей: после этого актеришка и стал угрожать ядерным подрывом.
– Значит, в основе лежат заурядные разборки арендатор-владелец с добавлением радиоактивного плюмажа.
– Примерно.
– Черт. И что произошло дальше?
– Ну, управляющий робот обозначил полученную угрозу как: (а) угрозу порчи жилой собственности и (б) подтип, бомба-мистификация. Поэтому связался со своим страховочным звеном, и уже наш робот направил офицера Шварца сказать пару ласковых. И вот тогда-то все говно и прорвало.
– Офицер Шварц доступен? – поинтересовалась Рашель.
– Прямо здесь, – ухмыльнулась инспектор и указала на то, что Рашель по ошибке приняла за запасной бронированный спецкостюм. Но нет; это было снаряжением спецназовца, и определенно не пустое внутри. Шварц тяжеловесно повернулся к ней.
– Я так вырядился, чтобы войти внутрь.
– Ох, – моргнула Рашель. – Какая же в тот момент там была ситуация?
– Очень крупный мужчина, – сообщил Шварц. – Высокомелатониновое изделие вкупе с высокоандрогенным. Скроен, как западная часть прущих на восток бронесил. Живет как свинья! – Шварц усмехнулся. – Он же артист. Но, по мне, это не дает права пребывать в скотстве.
– Расскажите ей подробнее, – устало сказала Макдугл, отрываясь от вызова на запястном устройстве.
– Сей артист требует величать себя Королем Африки или кем-то вроде того. Я вежливо сказал ему «нет» и добавил, что он легко может быть признан королем сточной канавы между домами 19-м и 21-м по рю Табазан, если не пожелает успокоиться. В тот раз на мне не было бронекостюма, поэтому, когда мосье артист наставил на меня пушку, я умолк и начал корить себя за проявленную небрежность.
– Какую пушку?
– База данных определяет как копию древнего автомата Калашникова.
– Заметили какие-нибудь признаки бомбы? – упавшим голосом спросила Рашель.
– Только запал смертника, привязанный к левому запястью, – ответил офицер Шварц, яркий блеск глаз проглядывал через плотное забрало. – Но мой шлем засек поток медленных нейтронов. Тот тип сказал, что это характерно для урановой пушки, с вашего позволения.
– О черт! – Рашель склонилась и с бешеной скоростью принялась размышлять: «Ядерный шантаж. Элементарный взрыватель. Простая, но смертоносная конструкция урановой пушки. Можешь представить, как негодяй лежит, истекая кровью, отделенный двойными вспышками рентгеновских импульсов, поджигающих воздух, делая его светонепроницаемым; плазменный заслон мерцает, не позволяя высвободить смерть. Иди Амин Дадаист, идеальное олицетворение мертвого диктатора. Пятьдесят одна минута до детонации, если у него Кишка не тонка осуществить задуманное. Ведущий представление издевается над нами. Как должен поступить артист?»
– Дайте ему полшанса и публику, и он нажмет на кнопку, – едва выговорила она.
– Простите?
Рашель посмотрела в окно на постоянный поток бедняков, эвакуируемых с территории. Они выглядели жалко; у большинства перекошенные, несчастные или угрюмые естественные лица – а пара из них казались действительно старыми.
– Он артист, – спокойно произнесла Рашель. – Я имела дело с подобным типом раньше, и даже недавно. Как говорил один плохой парень, никогда не давайте артистам браунинг: они самый опасный народ, какой вам может встретиться. Фестивальная мишура – дерьмо! Артисты почти постоянно жаждут публики и зрелища разрушения. Имя – Дадаист. Это смертельный дармовой товар. Не считая бесчувственного акта массового насилия, театр жестокости. Все, что я могу сделать, – лишь попытаться удержать его и занять разговором, пока вы занимаете убойные позиции. И не давайте ему ни малейшего повода принять по ошибке что-то за публику. Какой-нибудь профильный равноценный соперник у вас есть?
– Он старомодный и, к слову сказать, опасный умник, – нахмурилась Макдугл. Она моргнула, будто что-то попало в глаз, и резко сбросила другой глиф Рашели. – Вот. Быстро прочтите и готовьтесь к разговору. Не думаю, что у нас есть время рассиживаться.
– Хорошо. – Ноздри Рашели раздулись, втягивая пахучую смесь выдохшегося кофе, нервного пота и характерных ароматов передвижной полицейской кабинки, установленной на краю нулевого уровня. Рашель сосредоточилась на записях – не то чтобы там можно было много чего обнаружить, кроме обычных надоедливых литаний, кредитных оценок под итоговой чертой, общественных трастовых производных, нарушенных обещаний, демонстрации застарелого говна и крушения карьеры из-за исключения из школы искусств. Иди пытался вступить в армию, любую армию, – но даже второразрядный частный гарнизон наемников из Вичита не принял его. «Психованный, как беличье колесо», – констатировала говорящая запись проводившего собеседование сержанта по найму новобранцев. Диагноз Макдугл уже выглядел тревожаще вероятным, когда Рашель чертыхнулась при просмотре документов, демонстрирующих его одержимость, и увидела старые фотографии и счета из дешевой телесной мастерской, поглотившей все полученные им скудные страховые подачки. Иди – его настоящее имя, он сам излагает мрачную семейную историю, оставленную позади.
– Инъекции Treponema pallidum[1] – твою мать, он платил за инфицирование сифилисом?
– Да, и не просто какого-нибудь. Он заказал занятную третью стадию, когда размягчаются кости, проваливается нос и возникают приступы безумия и необузданной ярости. Но ни капли длящихся неделями гнойных выделений из гениталий нашего парня Иди.
– Он псих, – заявила Рашель.
– Об этом я и твержу, да. Все, что мне хочется знать, – это сможете ли вы его взять?
– Хм. – Рашель покачала головой. – Он крупный. И так же крепок, как выглядит?
– Нет, – вступил Шварц. – Я сам в легкую могу повязать его