— Там ведь не было ничего дурманящего? — деловито поинтересовался Лаврентий Лавович.
— Молодые сосновые шишки считаются? — без тени улыбки уточнил призрак.
Лекарь покачал головой:
— Нет.
— Значит, ничего дурацкого я не использовал, — заключил мужчина. И добавил: — Я никогда не был дураком, и не стал бы избавляться от одной вредной привычки, чтобы заменить ее на другую.
Лаврентий Лавович вынул из кармана небольшую записную книжку и обломок карандаша, приготовившись записывать.
— Мне хочется составить список ингредиентов, — пробормотал он и лишь потом взглянул на меня. — Вы позволите мне поговорить с вашим миньоном?
— Я не слуга некроманта! — возмутился Козырев и сразу же раздался в плечах.
— Спокойно! — Я слегка повысил голос, добавив в него силу. — Лаврентий Лавович — часть моей семьи.
— Прямо уж и припугнуть нельзя… — проворчал Василий, разом стряхивая с себя жуткую маску.
— Так вы свободный призрак? Такой же, как Виноградова? — восхитился лекарь.
— Она тут? — всполошился старик. Он замерцал и принялся озираться.
— Вы знали эту женщину? — спросил я, жестами давая понять Лаврентию, что говорить лишнего при новом призраке все же не стоит.
Василий пригладил волосы.
— Про нее среди призраков ходят разные слухи, мастер некромант, — начал он. — Она умеет шептать, и даже я сам не раз ее слышал. Неужто она у вас обитает? Вы ее сделали своей прислужницей?
— Любовь Федоровна перебралась в другое место обитания, — уклончиво ответил я. — Здесь ее призрака больше нет.
— Слава Искупителю! — с облегчением пробормотал мужчина. — Я слышал, что при жизни она была на редкость стервозной дамой. Даже боюсь представить, как испортила ее смерть.
— Просто ты боишься, что она могла бы тебя сожрать, — проворчал Фома, который как раз поднялся по ступеням.
— А если и так! — не стал отпираться Козырев. — Меня редко когда бабы пугали, я при жизни и сам мог кого угодно застращать. Но про Виноградову даже мертвые говорят шепотом.
Я покачал головой.
— Вон оно как…
— Так вы не возражаете, если мы с вашим гостем пообщаемся? — вновь задал вопрос лекарь, открыв блокнот на пустой странице.
— Можете воспользоваться приемной, чтобы сделать записи. Я оставлю тотем, пока он вам будет нужен, — позволил я.
— Это не сильно вас затруднит? — лекарь внимательно посмотрел на меня. — Мне бы не хотелось, чтобы вы истощились.
— Если вдруг Василий для вас пропадет, то кликните меня, — предложил Питерский. — Я вам стану переводить его слова, чтобы вы их записали.
— Как славно! — восхитился лекарь. — Не возражаете, если я останусь в гостевой на ночь?
Я не стал отказывать парню, точно понимая, что он не заснет, пока не запишет рецепты сборов. А оставшуюся часть ночи будет придумывать собственные.
Когда лекарь с призраком покинули гостиную, Питерский посмотрел на дверь комнаты Яблоковой и уточнил:
— Полагаете, она бросит эту гадость?
— Мне кажется, что она и сама больше не хочет курить. Я точно помню, что она жгла сигареты, будучи призраком, хотя и не могла чуять дыма. Ей было важно помнить о своем прошлом, чтобы не потерять себя в посмертии. Думаю, сейчас она ищет какой-то якорь, который позволит ей ощутить себя живой.
— А может, ей просто нравится, что мы уговариваем ее не браться за сигареты? — предположил помощник.
— Может, так оно и есть, — кивнул я и усмехнулся. — В любом случае стоит придумать для Людмилы Федоровны занятие, при котором она будет чувствовать свою важность.
— Она и так важная, — вздохнул Фома. — Для меня она стала доброй тетушкой, которой у меня никогда не было. Она научила меня танцевать, кормила блинчиками, заботилась, когда меня шарахнуло взрывом. Иногда бранила, но делала это по-доброму. Никто обо мне не заботился так, как это делала наша женщина.
Мы с ним и не заметили, как дверь комнаты Яблоковой отворилась, и у нашей беседы оказалась свидетельница.
— Спасибо, мой хороший! — сипло сказала она и стремительно подошла к Питерскому, чтобы его обнять. — Спасибо, что ты видишь меня такой!
— Вы для меня очень важная, Людмила Федоровна, — глухо пробормотал парень. — И уж если вам так нужны эти треклятые сигареты…
— Не буду я курить, — всхлипнула женщина. — Не хватало еще из-за них меньше жить. У меня ведь еще столько дел задумано…
С этими словами Яблокова положила на стол портсигар и мундштук.
— Выбрасывать их было бы глупо, — пояснила она смущенно. — Можно отнести антиквару, он заплатит за все большие деньги.
— У нас и без этого хватает денег, — неожиданно выдал Питерский. — Я сам закажу вам трубку для трав. И потрачу на нее сколько понадобиться, чтобы вам было не стыдно вынуть ее в самом высоком обществе!
Мне оставалось лишь диву даваться, глядя на этих двух самых бережливых на моей памяти людей, которые вместе отправились на кухню, чтобы выбросить столь дорогие вещи в мусорное ведро. Затем Яблокова поставила чайник на плиту и предложила напечь нам блинов. Отказываться никто и не подумал. Чуть позже Людмила Федоровна с Фомой отправились в приемную, чтобы узнать, как движется опрос призрака. И заодно выяснить, не пострадал ли там лекарь от вредного Козырева.
Я же отправился в свою комнату, быстро принял душ и лег спать. Уже лежа в постели, я решил наведаться завтра на мануфактуру, где работал парень, который изготавливал игрушки и к которому придирался управляющий.
После этого я провалился в глубокий сон.
Будильник я устанавливать не стал и поэтому проснулся чуть позже обычного. Мануфактура, которую я сегодня собирался посетить, работала до шести часов вечера, так что торопиться было некуда. Поэтому некоторое время я просто лежал в кровати, глядя в потолок и думая ни о чем, а затем с неохотой встал и направился в ванную, где холодная вода быстро согнала с меня остатки сна. Я наскоро привел себя в порядок, взглянул в зеркало и вышел из комнаты.
В гостиной меня встретила Людмила Федоровна, компанию которой составляли Арина Родионовна и мой отец. Они пили чай и о чем-то тихо переговаривались. Из обрывков фраз я понял, что Яблокова и Чехов делились друг с другом байками времен Смуты. Нечаева же с интересом слушала эти истории.
— Доброе утро, — произнёс я, чтобы обозначить свое присутствие в комнате.
Собравшиеся в гостиной тут же прервали разговор и одновременно взглянули на меня.
— Какое утро⁈ — удивленно произнёс отец. — Время