— Простите, что не предупредил вас о том, что сегодня можно взять выходной, — начал я, когда мы спускались по лестнице.

— Я поначалу хотела заняться своими делами, — ответила Нечаева и смущенно улыбнулась. — Даже проснулась пораньше, а потом все же решила заехать в гости. Полагала, что Яблокова будет рада меня видеть. Я захватила для нее дамские журналы.

— Нам стоит оформить подписку на и некоторые издания, — спохватился я.

— Не надо, — успокоила меня девушка. — Я с радостью буду приносить свои журналы для Людмилы Федоровны. А потом она сама решит, какие захочет выписать.

— Я ведь получил от почты грамоту! — вспомнил я. — Полагаю, можно будет попросить у них каталог, чтобы ознакомиться со всем списком изданий.

— Это хорошая мысль, — поддержала меня девушка. — Когда я пришла, то встретила в гостиной князя Чехова. Оказывается, он приехал по вашему приглашению. Мне даже показалось, что я ужасно смутила Филиппа Петровича.

— Вы ему нравитесь, — уверил я Нечаеву, и девушка опустила глаза.

— Надеюсь на это. Я не использую свои способности на тех, кто мне близок. И на их родных тоже. Поймите меня правильно: мне ужасно не хочется, чтобы они относились ко мне хорошо только потому, что я сама так пожелала…

Я поймал девичью ладонь и слегка ее сжал. А потом заговорил со всей уверенностью:

— Мне и в голову не приходило, что вы можете манипулировать кем-то из нас. Ни на секунду.

— Спасибо.

Девушка оглянулась, убеждаясь, что свидетелей нет и привстала на носочки, чтобы коснуться губами моей щеки.

Я на мгновенье зажмурился, ощутив, как во мне кружатся искры белой силы. Каждый волосок на коже приподнялся, а в груди жарко забилось сердце.

— Всегда будет так? — сипло спросил я.

— Не знаю, — рассеянно ответила Арина Родионовна.

Я улыбнулся ей, отчего-то совершенно уверенный, что счастье будет зависеть от нас самих.

— Я помогал вашему батюшке разобраться с фотокарточками, — послышался знакомый голос, и мы обернулись.

Из стены приемной с довольным видом вышел Василий.

— Спасибо, — ответил я, нехотя выпустив пальцы Арины Родионовны.

Затем прошел к столу для посетителей и сел в кресло. Нечаева устроилась рядом, с интересом глядя на папку, которую я держал в руках. Я открыл ее, и вынул несколько листов, к каждому из которых оказалось прикреплено фото.

На бумагах, полученных от отца, была краткая биография по каждому монархисту. Год и место рождения, приводы в жандармерию, аресты, а также даты смерти. К моему удивлению, судимости были не у всех. Многих монархистов отпускали либо сразу после задержания, либо уже из острога. Отец был прав, черносотенцы активно сотрудничали с администрацией, и в благодарность за это их исключали из дела. Сидело по каторгам всего несколько человек. В основном, они были большими людьми в преступном мире и отправлялись в неволю скорее добровольно, чтобы возглавить ячейку монархистов на каторге или в остроге.

Этих людей я вычеркнул из списка сразу. Потому что все идейные черносотенцы умерли на разных каторгах по всей необъятной Империи. Их тела, скорее всего, уже давно кремировал каторжный огневик. А кататься и искать призраков на территории от Петрограда до самой Сибири мне не хотелось. И после того, как я отложил снимки всех таких монархистов в отдельную стопку, у меня осталось восемь человек.

— Какие отвратительные… лица, — пробормотала Нечаева, рассматривая фото из стопки отложенных мною бумаг. — Павел Филиппович, а вы заметили, что все они в чем-то похожи друг на друга?

— Преступный мир меняет человека, — не отрываясь от чтения произнёс я. — Шрамы на лице, чаще всего от поножовщины, одинаковые прически… Тяжелый взгляд, кривая усмешка…

— Поножовщины? — непонимающе переспросила Нечаева.

— В острогах и на каторгах установлены блокираторы силы, — пояснил я. — Так что разборки между бандами, которые часто происходят в тюремных дворах, идут просто при помощи самодельных ножей и других подручных средств.

— Жуткое место… — пробормотала девушка. — И как люди должны перевоспитаться в таких условиях?

— Основная задача заключения на каторге — временная изоляция опасного человека от общества. И с этим система вполне справляется.

— Но почему?

— Потому что общество не терпит каторжников, — спокойно ответил я. — На каторге перед бастардами стоит лишь выбор, к какой из преступных сил придется примкнуть. Все знают, что в одиночку там не выживают. А здесь, на свободе, их ничего не ждет. Люди будут с подозрением на них коситься, работу найти будет трудно. Если что-то случиться в доме, где обитает бывший каторжанин, то его первым обвинят в произошедшем. Даже если все будет указывать на его невиновность.

— Это несправедливо! — нахмурилась девушка, уже иначе глядя на снимки.

— По статистике рано или поздно бывшие каторжники возвращаются к преступному ремеслу. Таков путь.

— Но…

— Избави вас Искупитель пожалеть каторжан, решив, что они несчастные люди, которым просто не повезло в жизни! — предупредил я. — Большинство из них сами выбрали свою судьбу. И они