У комиссара полиции Нью-Йорка дела складывались не слишком удачно. Он бросился в работу со всем пылом и за год очистил город от наиболее бросающейся в глаза преступности, но потом как будто уперся в каменную стену. До сих пор ему еще не приходилось сталкиваться с проблемой, которую он не в состоянии был бы решить, приложив соответствующие усилия, но, хотя он успел освоить мир политики, литературный мир и то, что еще оставалось от Дикого Запада, Теодор Рузвельт не мог не признать, что после отличного старта все его попытки искоренить в городе криминальный элемент привели в тупик.

Он настоял на вооружении всех полицейских. В первых же трех перестрелках с разыскиваемыми преступниками было убито двое прохожих и ранено еще семеро, а преследуемые беспрепятственно скрылись.

После этого он вменил подчиненным в обязанность практиковаться в стрельбе. Но городской бюджет не смог выделить средства на оплату требуемого дополнительного времени, почти четверть полицейских предпочли уволиться, чем тренироваться бесплатно.

Он стал спать днем, а по ночам обходил самые опасные районы — но всем известно, что Тедди Рузвельт не тот человек, чтобы пропустить цель или отступить перед превосходящими силами противника, а потому, как только распространились слухи — а это всегда случается очень быстро, — они предпочитали скрываться каждый раз, как только он выходил на охоту.

Приближался 1896 год, и он понимал, что не стал ближе к намеченной цели, чем был в конце 1894-го. Он всерьез подумывал об отставке. В конце концов, у них с Эдит было уже четверо детей, две его книги возглавляли список бестселлеров, и американский Музей естественной истории предложил ему пост главного натуралиста, а после назначения на должность комиссара полиции он едва находит время для прогулок по любимому Сагамор-Хилл. Но каждый раз, когда его посещали подобные мысли, подбородок упрямо выпячивался вперед, зубы непроизвольно скалились в невеселой усмешке, и он сознавал, что никуда не уйдет, пока не выполнит свою работу. Американцы не отступают перед трудностями; в таких случаях они проявляют храбрость и целеустремленность, чем и отличаются от европейцев.

Но если он решил остаться, он не мог продолжать работать, полагаясь только на своих подчиненных. Полицейские силы таяли с каждым днем, а оставались в основном лишь те, кто был уверен, что продажный коп в состоянии заработать больше, чем честный бизнесмен.

Должен был быть какой-то способ встряхнуть город, и в один из дней он его нашел. Кто лучше всех прочих знает преступную среду? Сами преступники. Кому больше других известны их привычки, лидеры и тайники? Ответ тот же самый.

Как-то в июне во вторник вечером в его кабинет привели двух членов одной из самых известных банд. Оба бандита, войдя в помещение, смотрели на него с нескрываемой ненавистью.

— Вы не имеете права нас задерживать, — сказал тот, что повыше, сурового вида мужчина с черной повязкой на глазу. — Мы ничего не сделали.

— Никто этого и не утверждает, — ответил Рузвельт.

Тот, что пониже, с обритым наголо черепом, что, как подозревал Рузвельт, было сделано для избавления от вшей или чего-то похуже, огляделся по сторонам.

— Это не тюрьма. Для чего нас сюда притащили?

— Я решил, что мы должны познакомиться поближе.

— Вы собираетесь нас поколотить и отправить в камеру? — огрызнулся Одноглазый.

— Зачем это мне? — спросил Рузвельт и повернулся к сопровождавшим бандитов офицерам. — Теперь вы можете нас оставить.

— Вы уверены, сэр? — спросил один из них.

— Совершенно уверен. Спасибо за службу.

Офицеры переглянулись, пожали плечами и вышли, прикрыв за собой дверь.

— Парни, мне кажется, у вас пересохли глотки, — заметил Рузвельт, доставая из ящика стола бутылку и пару стаканов. — Почему бы вам не промочить горло?

— Это очень по-христиански, мистер Рузвельт, сэр, — откликнулся Лысый.

Он наполнил стакан, поднес его к губам, но тотчас остановился.

— Напиток не отравлен, — заверил его Рузвельт.

— Тогда выпейте первым, — потребовал Лысый.

— Я не большой любитель спиртного, — сказал Рузвельт, но взял бутылку и отхлебнул